Просьба Его Величества, сопровождать его в Кинтайр на принесение вассальной клятвы, в первое мгновение вызвала у Асвейг недоумение и растерянность. Во-первых, она не понимала, для чего именно нужна королю там, но что важнее – в пути, а во-вторых, они еще не были женаты и даже объявление о помолвке едва ли могло оправдать тот факт, что принцесса едет куда-либо в сопровождении мужчины, не являвшегося для нее ни отцом, ни братом, ни мужем. Асвейг не поторопилась давать свой ответ, попросив прежде дать ей возможность побеседовать с матерью и лишь после этого ответила согласием. Встреча с императором и кузеном была для нее возможностью утвердиться в том, что Рэдвайны все еще помнят об их родстве и готовы оказать им поддержку и защиту в нелегком положении, а дорога давала возможность лучше узнать о состоянии страны и лучше узнать самого человека, за которого Асвейг предстояло выйти замуж. Последнего матери она не озвучивала, потому что разумно полагала, что Ранхильд и слышать ничего о подобном не захочет. Но для Асвейг это было важно. Она не хотела и не могла выходить за человека, от которого у нее было только имя и его слава убийцы и узурпатора.
Вопрос с защитой репутации и чести принцессы решили неизящным, но действенным способом: послали с ней такое количество придворных дам, как если бы она уже была королевой, а вовсе не принцессой и невестой короля. Выбирать их приходилось наспех, потому что Асвейг не являлась единственной, кому нужны были фрейлины в замке и на всех уже имеющихся у Вельсунгов дам, не хватило. Некоторые из них раздражали принцессу, но она утешала себя тем, что в императорском дворце большую часть времени проведет в обществе родственников, а не напыщенных куриц, некоторые из которых даже не смущались выражать свою радость выбором во фрейлины будущей королевы Эргерунда. Что ж. Это, разумеется, было ненадолго и Асвейг намеревалась сменить свою свиту, как только состоится ее брак с королем. Не хватало еще, чтобы ее имя порочило недостойное поведение женщин, которые были далеки от блистательного двора, который поддерживала все время правления короля Висбура, ее мать.
Сборы проходят торопливо, но без суеты. Асвейг хорошо помнила и дорогу до Кинтайра, и прекрасно представляла, что именно ей понадобится для этой дороги. А потому, сосредоточилась она не на платьях и украшениях, которые старались запихнуть в ее сундуки, а на провианте, теплой верхней одежде и корме для коней. Дорога обещала быть непростой, на улице стоял лютый холод, и люди, и животные будут мерзнуть, и без должной экипировки долго им было не продержаться даже до белой гряды Аргайла, за которой климат был многим мягче, а зима – куда менее суровой. Люди короля, однако, сначала мягко, а затем – куда жестче дали принцессе понять, что это вовсе не ее дело и они сами со всем разберутся, а потому, остаток времени до отъезда она провела в обществе своих сестер и матери, уговаривая Аслоуг остаться в замке, потому что дорога и сам визит обещали быть не только непростыми, но еще и небезопасными. Сестра, кажется, была крайне недовольна подобным положением вещей, но Асвейг настояла на своем. Как именно пройдет визит и поездка, уверен не был никто.

Сборы начались ранним утром, но принцесса встала из постели, только когда солнце уже вовсю билось в окно. Взволнованные фрейлины поинтересовались не больна ли принцесса, но она не была больна, просто спала в последнее время многим больше обычного. Выспаться перед дорогой было не такой уж плохой затеей, учитывая, что в ближайшие три недели, а может, и больше, им предстоит сон далеко не в королевских покоях и далеко не так комфортно, как они привыкли.
Платье Асвейг выбирает сообразно ситуации и погоде, памятуя о том, как мерзла в пути до Хедебю. Меховой плащ надежно скрывает ее от холода, когда девушка выходит из своих покоев  у самого входа сталкивается с сестрой.
- Возьми. Пригодится, - без лишних предисловий произносит Асхильд, сталкиваясь с благодарным и понимающим взглядом сестры, когда протягивает Асвейг муфту. Принцесса принимает дар и порывисто обнимает девушку. Им обеим немного страшно. Асвейг – оставлять сестер и мать здесь одних. Асхильд – отпускать сестру в неизвестность наедине с узурпатором.
- Я справлюсь. Что бы ни случилось, - обещает принцесса, сжимая пальцы сестры и глядя ей в глаза с твердостью, знакомой всем Вельсунгам.
- Что бы ни случилось, - повторяет сестра.

- Ваше Величество, - вежливо отвечает принцесса, Ранбьорну, прежде чем сесть в карету. Вопреки многочисленным предупреждениям и сомнениям сестры и матери, принцесса не испытывала страха перед королем. Она не полагала, что он станет ей вредить, хотя сомнений в том, что может у нее не было. Не полагала она и что он захочет обойтись с нею недостойно, потому что объявить на всю страну, что собирается на ней жениться, а потом унизить ее, или оскорбить, было делом не просто сомнительным, но глупым. А на идиота Ранбьорн похож не был.
Принцесса предпочла бы ехать верхом, или, по крайней мере, в карете в полном одиночестве, но соблюдать разумные приличия требовала ситуация, по крайней мере, до тех пор, пока они не покинут Хедебю. По щебетание фрейлин, многие из которых вообще никогда не видели столицу, они покинули город.
В пути прошел целый день и большую его часть Асвейг чувствовала себя неважно, потому что в дороге ее укачивало, а болтовня фрейлин раздражала. Пресекать их разговоры было, как минимум, не слишком милосердно, потому что так они развлекали друг друга, но принцесса была благодарна тем девушкам, которые молча вышивали, а еще больше тем, что ехали во второй карете.

Асвейг чувствует себя чертовски уставшей после целого дня пути и она благодарна решению остановиться на постоялом дворе. То ли усталость делает свое дело, то ли неготовность мириться с несправедливостью, но принцесса пару раз вынуждена вступиться то за своб фрейлину, то за хозяина постоялого двора перед кем-то из сопровождения короля. Командир стражи извиняется перед Асвейг за поведение «новобранца» и она терпеливо принимает эти извинения, хотя ей надменно кажется, что для сторонников Ловдунгов такое поведение совершенно нормально и ожидать от них большего было бы глупо. Рассказать Ранбьорну? К чему устраивать это представление с жалобами и недовольством. Едва ли он мог не знать, кто именно ему служит.
Как бы там ни было, но на постоялом дворе они встречаются за ужином и принцесса не строит из себя оскорбленную невинность, ничем не выдавая ни своей усталости, ни своих вопросов относительно поведения королевской стражи, как теперь называлось это сборище головорезов.
- Все в порядке, Ваше Величество, благодарю вас за беспокойство, - тихо отвечает принцесса, позволяя себе короткую улыбку и внимательный взгляд на короля, - Но если позволите, завтра я хотела бы поехать верхом. Хотя бы часть пути, - погода и дорожные условия были далеки от безупречности и Асвейг, без сомнения, рисковала, но она не желала больше сидеть в карете целый день, не имея возможности наблюдать Эргерунда, дороги и лишь слушая глупое щебетание своих придворных дам.
- По дороге до белой гряды Аргайла нам нужно будет остановиться еще несколько раз. Почтим ли мы своим визитом ярла Ингвара Фармунда? Он был другом моего отца, говорят, он при смерти, я бы хотела успеть увидеть его до того, как он окажется в обители Хель, - Фармунд был одним из тех, кто смирился с новой властью только после того, как пошли слухи о том, что Ранбьорн возьмет в жены дочь Висбура, а значит, Вёльсунг все равно окажется на троне. Его сыновья были менее дружелюбно настроены и визит короля с принцессой мог отыграться по-разному, в том числе и смягчить их. Асвейг же желала увидеть, как обходятся с ближайшими сторонниками ее отца, не страдают ли они, не нужна ли им помощь. Она хорошо знала, как зачастую обходятся с теми, кто сохранял лояльность неправильной стороне.

Асвейг обожала ездить верхом, хорошо это умела, несмотря на то, что дамское седло было известно одному лишь Аргайлу и новшество это, опробованное принцессой, когда она гостила у родственников в столице, вовсе не пришлось ей по вкусу и показалось до крайности неудобным. Она была одной из немногих, а если быть точнее, единственной женщиной в их семье, которая сопровождала войско отца до лагеря и тогда речи о том, чтобы ехать в карете вообще не шло. Братья, время от времени, посмеивались, что ей нужно сменить платье на мужскую одежду, но Асвейг с изяществом, свойственным всем леди их семьи, доказывала, что платье ей не помеха. Потом к ее подвигам все привыкли и никто уже не обращал внимания на то, что принцесса Эргерунда ездит в седле отнюдь не по-дамски, несмотря на свои наряды.
Здесь, конечно, было совсем другое дело. Нет, вовсе не в том, что девушка решила продемонстрировать всю свою хрупкую женскую натуру и задержать их всех в пути, желая поехать по-дамски, что начисто исключало любые мысли о безопасности и удобстве, потому что все эти изыскания были не для дороги. Дело было в том, что Ловдунгские прихвостни были куда менее сговорчивы, чем их король и вид принцессы в седле, собирающейся не мирно прогуляться по заднему двору, а преодолеть так день пути, вызывал у них едва ли не открытые насмешки.
Асвейг не обижалась. Асвейг вообще никогда не обижалась. Но равно также она ничего не забывала. Ни того, как Ранбьорн помог ей занять место в седле, ни того, как пара стражников пускали в ее сторону неуместные шутки, полагая, кажется, что их никто не слышит. Принцессе их мнение было безразлично, а капитан стражи, по счастью, вел себя достаточно корректно, чтобы при взаимодействии с ним у Асвейг не возникало желания засадить ему отцовский кинжал в глаз.
Дорога давалась ей многим легче, чем в карете. Молчание, или редкие переговоры с Ранбьорном были для принцессы куда более предпочтительными, чем щебетание ее фрейлин, от которых девушка действительно очень сильно уставала. Намного сильнее, чем от езды верхом. Стража Ранбьорна, в большинстве своем, не делала поездку Асвейг спокойнее и приятнее, но она делала все возможное для того, чтобы этого не замечать, хотя, признаться, подобное поведение для нее было дикостью, потому что воины отца почитали ее за святую и готовы были целовать подолы ее платья и следы подков ее коня. Но времена менялись и это были не воины отца, совсем не они.
Король обещает, что скоро они доберутся до деревни, в которой планировали остановиться, как раз тогда, когда колесо телеги застревает в колее, а затем и вовсе ломается, оставляя позади надежду на то, что они смогут достигнуть места назначения так скоро. Асвейг терпеливо ожидает замены, не испытывая никакой тревоги, в отличие от своих фрейлин, когда в щит Ранбьорна втыкается пущенная из пустоты стрела.
Принцесса, по велению короля оставшаяся в седле, только и успевает, что проследить за этой стрелой, как на дорогу уже высыпают незнакомцы. Кто это? Мятежники, разбойники, мародеры? Девушка не делает никаких выводов, потому что битва начинается так стремительно, что для пространных размышлений времени не остается. Капитан стражи и двое стражников теснят ее в сторону, уводя из гущи битвы, когда один из разбойников оказывается в непосредственной близости и замахивается. Но еще прежде, чем меч успевает опуститься, его пронзает сталь чужого клинка. Кровь, части тел, крики и шум битвы могли бы напугать девушку, но она слишком хорошо с этим знакома, так что даже не ощущает приступа тошноты, когда ее стража вынуждена вступить в битву совсем рядом, сея смерть, боль и кровь.
Стеклянный взгляд Асвейг, следит за битвой с абсолютным безразличием. Она видела десятки таких и теперь именно они занимают ее разум. Кто эти люди? Мятежники, сторонники ее семьи, ее брата и ее отца? Нет, едва ли они стали бы нападать, зная, что она сопровождает короля. Разбойники? Быть может. Но всего вернее – мародеры. До сих пор принцесса не представляла, в каком бедственном положении находится страна с наступлением холодов, но за два дня пути, она успела понять многое. Люди вынуждены прибегать к насилию, чтобы выживать. Асвейг понимает. Асвейг чувствует свою вину.
Размышления ее и тревоги прерываются в одночасье. Девушка даже не может понять, что именно происходит, когда ее кобыла с диким ржанием срывается с места и несет принцессу далеко от битвы. Ей кажется, что проходит пара мгновений, не больше, прежде чем звуки сражения стихают настолько, что становятся совсем неразличимыми, а обезумевшая лошадь скидывает ее из седла прямиком в снег, на промерзшую землю, заставив закричать от боли и неожиданности.
- Троллье дерьмо, как же больно! – стонет принцесса, тут же заливаясь краской от произнесенных, да еще и так громко, слов. Лошадь ее уже не видна, но это сейчас не первое, что волнует девушку, которая и встать-то может не сразу, убежденная в том, что после падения с коня это невозможно вовсе. Но то ли сугроб оставил ее в сравнительной сохранности, то ли зимние одежды смягчили падение, Асвейг все-таки поднимается на ноги и оглядывается. Ничего. Абсолютная пустота, тишина и ни одного человека в округе. Мало того, она еще и стоит по колено в снегу, а с одной из ног определенно что-то не так, потому что наступать на нее достаточно больно. Тем не менее, принцесса преодолевает себя и заставляет рассмотреть окружающее пространство получше. Кое-где впереди прослеживается дорога, которую не использовали пару суток, а потому ее заметно замело, но которая, по крайней мере, существовала. Превозмогая боль, девушка направляется к ней и вскоре ступает на сравнительно твердую почву, вновь оглядываясь. Откуда принесла ее лошадь? Ищут ли ее, или всех уже перебили? Кто найдет ее, если вообще найдет? Умирать от холода, это очень больно?

Страх сковывает разум и все существо принцессы, едва она слышит позади себя свист. Нет, она не поворачивается, потому что ниже ее достоинства отзываться на подобное обращение. Но она знает, что ни одна встреча, кроме встречи с королевской стражей, сейчас никакого добра ей не сулит и сулить не может. Какая ирония. Раньше она всегда бежала, если гонец сообщал о приближении армии Ловдунгов, а теперь сама искала встречи со стражей Ловдунгов, потому что любая иная грозила ей смертью, и это был лучший случай, по сравнению со всеми иными, что могли бы предложить ей разбойничьи ублюдки.
Она могла бы попытаться сбежать, но надежды на то, что это удастся сделать по снегу, в теплой одежде, после падения с лошади, не было почти никакой. Асвейг не питала напрасных надежд и потому просто продолжила движение вперед по дороге, слабо надеясь на то, что вскоре покажутся всадники во главе с Ранбьорном. Будь принцесса в другом положении, она бы засмеялась тому, что на самом деле может ждать появления Ловдунгов, но сейчас ей совсем не до смеха. Она ускоряет шаг, но никаких всадников не видно, а разбойники оказываются рядом слишком скоро. Асвейг до немыслимого страшно: она боится боли, она чурается насилия, она умрет от бесчестья, просто не захочет жить, если с ней поступят недостойно ее положения и статуса. Но она все равно не может просить о пощаде, просто не обученная этому. Нет, если они хотели убить ее, пусть сделают это сейчас. Ведь в этой смерти тоже недвусмысленно читалась насмешка ее Богов: она мечтала умереть в бою, как отец и братья, она ждала, что погибнет мученицей, будучи казненной Ловдунгами, она грозилась броситься из башни и умереть за то, во что верит, а все окажется таким прозаичным и до нелепого простым: ее просто убьют разбойники. Что ж, то будет плата за войну, которую ее семья вела тридцать лет. Кровь невинных лилась три десятилетия, ее кровь положит всему этому конец.
Но умирать она, конечно же, не хочет. Хотя и думает, что готова к этому хоть теперь.
- Ты поможешь себе, если дашь мне уйти, - резко отвечает Асвейг, разворачиваясь к разбойнику. Лицо ее искажает гримаса отвращения и она не может этого скрывать, - Я – фрейлина принцессы Асвейг Вёльсунг, младшая дочь ярла Борга и невеста младшего брата короля Ранбьорна. Вас четвертуют, если с моей головы упадет хоть один волос, - она выговаривает каждое слово с предельной четкостью и бьет наугад, не зная, какая из этих величин будет для них значимой. Были ли они сторонниками Вельсунгов, или Ловдунгов? Уважали ли ярла Борга, что слыл самым справедливым господином во всем Эргерунде? Асвейг не знала. Но использовала все доступные ей варианты. И промахнулась. Потому что мужчины зашлись в смехе и один даже протянул свои грязные лапы, схватив ее за подбородок.
- Дура, - презрительно бросает один из ублюдков, - Нам плевать, какой из Вельсунгских сук ты служишь: пока они бегали из одного замка в другой, попивая вино, заедая его дичью, мои дети умирали с голода. Нам плевать, какого ярла ты дочь… Хотя нет, постой-ка. Ни один из них не смог накормить нас, так что вполне справедливо будет, если одна из его дочурок удовлетворит наш голод теперь, - они вновь грубо засмеялись, и Асвейг отшатнулась, поежившись. Все это было совсем не так, как она себе представляла. Все это время она думала, что люди свято верят в ее отца и их династию, поддерживают их и любят, но на деле люди настолько устали и измучены, что им больше нет дела до сторон и господ. Они голодны. Им холодно. Их дети умирают. И им плевать даже на страх возможного наказания. Потому что у них больше нет ни этого, ни какого-либо другого страха, даже страха смерти.
- Или ты думаешь, что сможешь запугать нас братом ловдунгского узурпатора? Ха! Пусть приходит. Это все из-за них, так что будет справедливым дать им узнать о результатах всех их стараний, правда? – усмешка искажает изгнившие зубы и как раз в этот момент, Асвейг делает выпад и втыкает кинжал, только что снятый с пояса, в руку одного из мерзавцев. Но тот не успевает вскрикнуть, потому что уже другой клинок вонзается в его спину.
Принцесса вздрагивает, но не смеет закрыть глаза. Ранбьорн приближается достаточно стремительно, чтобы пара мгновений не успели показаться девушке вечностью. Она застывает каменной статуей, боясь пошевелиться и даже вскрикнуть, хотя крик вот-вот должен сорваться с губ. Девушка делает несколько шагов назад, пятясь от гущи сражения, но на деле в этом нет никакой необходимости, потому что через пару минут все кончено и кровь троих разбойников пятном разливается по искрящемуся белому снегу.
- Да упокоит ваши души хозяйка преисподней, великая Хель, - шепчет Асвейг и наклоняется, закрывая глаза каждого из разбойников, прежде чем повернуться к Ранбьорну.
- Спасибо, - тихо благодарит она, - За то, что нашли меня и смогли защитить. Я этого не забуду, - обещает она, тем не менее, хмурясь. Ловдунг спас ей жизнь. Ловдунг. Спас. Ей. Жизнь. Эта мысль не укладывается в голове, но принцессе приходится принять ее, как данность.
- Да, все хорошо. Благодаря вам, - произносит Асвейг и губы ее подергиваются в смутном подобии улыбки. Она кивает, когда Ранбьорн помогает ей оказаться в седле и хотя все еще испытывает боль от ушиба после падения с лошади, никак не дает этого понять, потому что это – ничто по сравнению с тем, что могло бы произойти, если бы король ее не нашел. Асвейг это понимает. И она в состоянии испытывать благодарность за свое спасение.
- Эти люди, - тихо произносит она, хмурясь, когда они уже едут к месту, где было совершено нападение, и где оставалась другая часть их отряда, - Как много еще таких в Эргерунде? Не разбойников, а тем, кому нечего есть, нечем кормить детей, нечем топить дома и у которых вообще нет дома? Они ведь становятся разбойниками и мародерами, чтобы выжить. Я не хочу, чтобы так было. Так не должно быть, - понимание доходит до принцессы очень медленно, потому что в ограниченном мирке, пусть даже намного более широком, чем у других принцесс, она видела только собственное горе, собственную боль и собственные страхи. То были страхи за семью, за их победы и поражения, за войско, в крайнем случае – за солдат, с которыми она молилась. Принцесса не знала, что там – за пределами. Воины говорили о ней, почитали ее за святую, а жрецы поддерживали эту сказку, потому что так было надо и так было выгодно. Но кем она была на самом деле? И о какой святости речь, если она поддерживала все то, что привело к этому кошмару и не смогла помочь тем, кто больше всего в этом нуждался? Чудовищное это осознание не может уложиться в голове Асвейг сейчас и уложится действительно многим позднее возвращения из Аргайла. Сейчас же принцесса силится прийти хотя бы к простейшим выводам, которые тоже даются ей весьма непросто.
Они довольно скоро достигают исходной точки и спешиваются. Отряд изрядно потрепан, но большинство из них живы и даже почти закончили чинить колесо кареты. Придворные дамы суетятся вокруг раненых солдат, и Асвейг вздыхает, не спеша делать замечаний.
- Вы ранены, - отмечает она, глядя на Ранбьорна и кровь, которая запачкала его одежду, - Я могу помочь. Если позволите.

Обстановка в лагере многим лучше, чем Асвейг ожидала увидеть. И хотя снег все еще нелепо украшен следами крови, тел разбойников нигде не видно, из чего девушка делает вывод, что с этим уже успели разобраться стражники Ранбьорна. Принцессе, по большому счету, безразлично, но она знает, насколько чувствительны могут быть некоторые из ее дам. Некоторые притворно-чувствительны и Асвейг не желала проверять крепость их нервов, а заботиться об их спокойствии и благополучии ей надлежало, как милостивой, милосердной и внимательной госпоже. О себе Асвейг заботится мало, хотя чувствует она себя очень устало, болит спина, но куда сильнее – нога и здесь, в безопасности лагеря, где не было нужды беспокоиться о собственной жизни, боль эта ощущается все явственнее. Тем не менее, принцесса старается терпеть и не выдать своего состояния ни словом, ни делом, по крайней мере, раньше, чем она убедится в том, что с ее дамами все в порядке, в том, что все они смогут продолжить путь и никто не чувствует себя так плохо, что ему бы показалось это невозможным.
- Да, доводилось, Ваше Величество, - честно отвечает Асвейг, на поставленный ей вопрос, - Правда, дело было довольно теплым летом на перекрестье рек «Ансуз» и «Лагуз», неподалеку от леса фей, - она не продолжает, ковыляя к краю дороги, к телам мужчин. Девушка рассеянно скользит по ним взглядом, чуть хмурясь. Она видела много смертей. Много тел. Много искаженных болью лиц. Это ее не пугало. Но смерть без вознесенных за душу усопшего молитв? Это казалось варварством. И потому Асвейг опускается на колени у тел и достает из под одежды платиновый подвес с молотом Тора. Она сжимает его в ладони, закрывает глаза и негромко читает одну за другой отходные молитвы, прося Всеотца принять этих воинов в Вальгалле, не дать им стать драугами и подарить новую достойную жизнь по прошествии времени. Закончив, девушка не без труда вновь встает на ноги и убирает Мьелльнир под одежду, подходя к королю.
Она не развивает тему относительно его вопроса о ночевке посреди открытого поля, потому что не хочет говорить о том, что в ту пору они с сестрами и матерью бежали от армии Ловдунгов, что взяла город Асборг, где и укрывалась королевская семья. За ними пустили погоню, но бежали они через лес фей, а если в чем-то женщины Вельсунгов и были хороши, то это в колдовстве. Погоня вскоре растворилась среди духов и Асвейг готова была поспорить, что те, кто за ними гнался, до сих пор пускают слюни в том лесу, погрузившись в мир собственных иллюзий и мечтаний.
- Я много времени провела среди воинов отца. Мне довелось и работать в лазарете, помогая раненым, и читать отходные молитвы над теми, кому нельзя помочь. Меня многому научил Верховный Жрец, Ролло, и потому, я с равным успехом могу и отпускать души павших воинов в Вальгаллу, и лечить раны, что мне подвластны. Да, ваши воины не ошибались, когда шептали мне в спину, что я ведьма, - она коротко усмехается, давая понять, что не в обиде на эти глупые выдумки, - Но я не сгорю на костре, потому что наиболее точным ко мне определением будет «колдунья». Я кое-что смыслю в целительстве и травничестве, а потому, думаю, что смогу вам помочь, Ваше Величество и у вас нет причин опасаться меня и моих навыков, - опасался ли он? Асвейг не знала. Но сейчас ее желание помочь было вполне искренним. В конечном счете, он спас ее жизнь, ее честь и защитил от разбойников. Заштопать раны – меньшее, чем могла отблагодарить принцесса.
Его упоминание травмы ноги, однако, заставляет Асвейг смутиться. Она была не привычна к тому, чтобы жаловаться на собственные сложности и уже пообещала себе, что посмотрит, что с ногой в ближайшей деревне. Однако, дроттинн оказался многим внимательнее, чем могло показаться по началу и теперь принцесса ощущает явную неловкость из-за этого.
- Это ерунда, - авторитетно заявляет она, возражая королю, - Скоро само пройдет, - этого объяснения ей кажется вполне достаточно, но она все равно не противится, когда Ранбьорн подхватывает ее на руки. Во-первых, потому что спор с ним теперь неизменно привел бы к лишнему вниманию, которое им обоим сейчас ни к чему. Во-вторых, потому что она чертовски устала, у нее болела не только нога, но все тело и никаких сил противостоять напору мужчины у нее не было.
Палатка надежно скрывает их от лишних глаз и Асвейг благодарна за это. По крайней мере до тех пор, пока, кажется, все имеющиеся у нее фрейлины, не оказываются внутри. Принцесса не повторяет объяснений Ранбьорна и лишь опускает взгляд, внимательно следя за тем, что он делает. Она отчего-то убеждена, что король едва ли совершит что-то предосудительное, но было бы хорошо, если бы вы этом были убеждены и все остальные. Языки у этих девушек были весьма длинные и потому, их догадки, в случае наличия таковых, обещали очень быстро разлететься сначала по Кинтайру, а потом по Хедебю.
- Леди Ингстад, - спокойно и терпеливо обращается Асвейг к самой старшей из своих придворных дам, служащей у ее семьи уже очень давно, - Прошу вас, останьтесь, - принцесса указывает женщине, куда она может присесть и дожидается, пока та последует ее приказу.
- Леди Ингрэм, прошу, принесите мою сумку с медицинскими принадлежностями, - Ингрэм помогала принцессе собираться и почти наверняка знала, где и что лежит, - Леди Брагстад и леди Фьельдунг, прошу, останьтесь у входа в палатку. Все остальные – займитесь своими делами, - женщины начинают суетиться, но Асвейг дважды успевает хлопнуть ладонями и уже через несколько мгновений все затихает. Они остаются втроем и принцесса кивает, позволяя поднять ее платье, а затем расстегивает застежки на сапоге, снимая его. Асвейг кажется, что ей становится больнее и она морщится. Белоснежная кожа кое-где успела разойтись синяками и принцесса жалеет, что не прихватила с собой всего своего набора снадобий, чтобы это исправить.
- Болит, но, кажется, не сломана, - пожимает девушка плечами и шевелит ногой в воздухе, вновь поморщившись от боли.
Недовольная происходящим, но никак не выразившая это фрейлина, делает вид, что даже не смотрит в их сторону, что, конечно, не соответствует действительности. Асхильд с трудом сдерживает смешок в ответ на вид леди Ингстад, говорящий, что если король хоть одним жестом намекнет на что-то предосудительное, она сама переломает ему ноги.

- Спасибо, - тихонько благодарит Асвейг короля за оказанную ей помощь и застегивает сапог. Без сомнения, леди нашли в этом небольшом происшествии нечто предосудительное, но именно сейчас принцессе было безразлично их мнение, потому что в полевых условиях сложно было говорить о полноценном выборе, а страдать с растянутой ногой до самого Аргайла не очень-то хотелось. Мать, безусловно, не одобрит такого поведения и, конечно, узнает о нем, но и ее мнение сейчас было вторично. Если бы она поехала с нею, если бы могла давать советы, если бы не оставила одну, быть может, Асвейг и делала бы то, что она говорит. Но здесь была только принцесса и король. И она собиралась стать его женой. Так что, если кто-то хотел сказать о девушке что-то дурное, пусть скажет это позже.
Асвейг опускает ногу и внимательно смотрит на свою недовольную фрейлину. В иных условиях она могла бы даже выказать собственное беспокойство сложившейся ситуацией, но сейчас молчит, как рыба и правильно делает, потому что принцесса явно не расположена к тому, чтобы выслушивать чьи-то нотации и рекомендации относительно того, как стоит вести себя с королем. О, Асвейг прекрасно знала как, если ей в самом деле надлежало стать его женой и повторить путь своей матери. Сколько лет ходили рассказы о том, что Ранхильд приворожила мужа и он буквально смотрит ей в рот? Асвейг сомневалась, что сможет так же. Но в ее случае слухи могут оказаться совсем не слухами.
Принцесса не противится, когда Ранбьорн просит ее фрейлину принести ему чистую рубаху. Она молча ждет, пока женщина исполнит просьбу, а затем подходит к мужчине и придирчивым взглядом осматривает его рану. Кровоподтеки мешают полноценно оценить ранение, и Асвейг смачивает лоскут ткани из сумки светло-зеленым раствором, глядя на короля.
- Будет больно, - тихо предупреждает она, а затем прикладывает ткань к ране и ждет несколько секунд, прежде чем промыть ее все той же жидкостью из прозрачной склянки. Кровотечение почти остановилось и принцесса при ближайшем рассмотрении и осторожных касаниях делает неуверенный вывод о том, что ранение не проникающее. Время, что она потратила на работу в лазарете при правлении отца и полученный опыт всплывают постепенно, заставляя делать потенциально верные умозаключения.
- Не думаю, что задеты внутренние органы и не думаю, что вашей жизни что-то угрожает, но рану нужно зашить, - тихо произносит девушка как раз тогда, когда в палатку вновь возвращается леди Ингстад, несущая рубаху для короля. Она складывает одежду на краю сундука, а сама подходит к Асвейг, осведомляясь, не нужна ли ей помощь.
- Прокалите иглу в огне, леди Ингстад, дайте ей остыть и подайте мне, - распоряжается принцесса, доставая из сумки другую склянку. Она перебирает прозрачные бутылочки, чуть хмурясь, на запас зелий с собой слишком скуден, а трав нет и вовсе, так что приготовить ничего нельзя и приходится обходиться тем, что есть.
- Выпейте. Это притупит боль, - обещает она, отгоняя мысль о том, что с тем же успехом могла бы сейчас дать ему яд, и все было бы кончено.
Она дожидается, пока Ранбьорн выполнит ее просьбу, а затем берет в руки еще теплую иглу и вдевает в нее нить. Асвейг чувствует легкое волнение, но рука ее тверда, когда она приближается к королю и начинает зашивать рану при помощи нити и щипцов. Рана не столь большая и нескольких швов оказывается вполне достаточно, чтобы закончить. Принцесса обрезает нить ножницами и завязывает ее, передавая инструменты леди Ингстад.
- Сидите смирно, - тихо просит Асвейг, сосредотачивая внимание. Она снимает с пояса небольшой серебряный нож и без тени сомнения режет палец. Кровью она выводит на теле короля, совсем близко к ране, несколько рун и шепчет вису на древнем наречии, знакомом, разве что, другим колдунам. Короткая, едва заметная серебристая вспышка и тепло, которому должно разлиться по телу короля, но это Асвейг предсказать не может. Она берет бинт и накладывает повязку поверх раны, а затем протягивает королю принесенную фрейлиной рубашкой.
- Готово. Скоро заживет, - комментирует негромко принцесса и позволяет леди Ингстад сложить все вещи обратно в сумку с тем, чтобы их унести. Принцесса же моет руки, вытирает их куском ткани и бросает взгляд на короля. Отчего-то она чувствует себя смущенной.
- Наверное, за это время уже успели поставить и другие палатки. Если позволите, я могу идти?

Асвейг несколько растерянно скользит взглядом по палатке, а затем по королю. Ее травмы, определенно, были несравнимы с его, да и после выпитого отвара, долго у костра он не просидит. Спать на улице в такую погоду – добрый знак того, что скоро свалишься с жаром, кашлем и умрешь без должного лечения, так что, Его Величеству едва ли надлежало покидать пределы палатки. Здесь было не так тепло, как в комнатах замка, но определенно теплее, чем просто на улице. Принцесса, однако, была в замешательстве. Разумеется, спать на улице она не могла, разделить густонаселенную палатку с фрейлинами – тоже, о том, чтобы занять место рядом с ранеными, речи не шло вовсе. Но и выгнать Ранбьорна на мороз тоже было, как минимум, невежливо, а откровенно говоря – бессмысленно, после того, что она успела сделать. Зачем было лечить его, если после этого отправить его умереть на мороз? Вздор. Принцесса качает головой.
- Леди Ингстад, прошу, приготовьте место для сна для меня и для короля, - тихо просит принцесса, даже не глядя на фрейлину, которая округляет глаза и не может сдержать своего возмущения, едва не начав задыхаться. Да, предложение это было беспрецедентным и вызывающим, слухи, которые грозили репутации Асвейг могли очень дурно на ней сказаться, но Ранбьорн ведь в самом деле собирался взять ее в жены и ему, кажется, было все равно? Точно было. Ведь странным оказалась бы ситуация, при которой король оказался бы взять принцессу в жены из-за слухов о том, что она всю ночь провела в одной палатке с мужчиной, учитывая, что этим мужчиной сам король и был. А в остальном, что могло быть ей страшным после того, как она проехалась обнаженной по всему Хедебю? Отец после этого сокрушался и говорит, что ее вообще ни один мужчина никогда не возьмет в жены. Случись оно так, Асвейг ушла бы в жрицы и могла бы быть почти счастливой. Но теперь она должна была стать суженой нового короля. Это могло бы быть почти ироничным, если бы не было таким печальным.
- Леди Ингстад, - с нажимом просит Асвейг и женщина почти выбегает из палатки, пыхтя, как паровоз. Асвейг не нравится такое поведение и не нравится, что ее придворные дамы могут себя так вести, а потому она в который раз обещает себе заменить свиту, как только выйдет замуж. До тех пор она вынуждена терпеть это. Что ж, следовало признать, что возмущение леди было очень даже объяснимо и когда о произошедшем узнает мать, вряд ли она одобрит поведение дочери и вряд ли будет довольна ею. Что ж, в таком случае, королеве Ранхильд следовало сопровождать дочь. А до тех пор она принимает решения сама и сама несет за них ответственность. Насколько это вообще возможно в ее положении.
- Ваше величество, отвар, что я вам дала, рана и пережитые события – едва ли лучшие вестники ночи у костра. Вам может стать хуже, а мы не прошли даже половины пути. Вам нужно отдохнуть сегодня и набраться сил, чтобы утром мы могли продолжить путь. К тому же, провести ночь на улице и не уснуть вам все равно не удастся, зелье обладает сонным эффектом и меньше, чем через час вам захочется спать. Лучше здесь, в тепле, чем там, не находите? – твердо, но без давления предлагает Асвейг, пока леди Ингстад с другими придворными дамами тихонько снуют по палатке, готовя место для сна. Очевидно, что все они не против здесь остаться и всю ночь блюсти честь своей госпожи, но палатка слишком мала, чтобы вместить здесь еще несколько лежанок, достаточно близко к огню, чтобы не замерзнуть и достаточно далеко от входа. Общее напряжение, однако, весьма заметно по тому, какие взгляды в сторону Асвейг и короля бросают девушки, желавшие бы умолять принцессу ночевать в одной из палаток с фрейлинами. Если бы здесь не было Ранбьорна, они бы так и поступили и неизменно нарвались бы на гнев своей госпожи. Асвейг не расположена была к чужим нравоучениям. Она устала, она пережила много неприятностей, у нее болела нога и тревожные думы занимали разум. Это в совокупности было достаточно, чтобы не думать о том, что скажут после возвращения принцессы из поездки, или даже при дворе Аргайла. И все же Асвейг знала, что ей необходимо очертить личные границы. И знала, как это сделать, единовременно пресекая возможные слухи, вопросы, сплетни и осуждение. Девушка терпеливо и молча дожидается, пока фрейлины закончат нужные приготовления и соберутся в стайку, словно и впрямь ожидая, что Асвейг сейчас попросит их всех остаться и стоять здесь до самого утра. Но она не попросит. Конечно, нет.
- Вы позволите? – посмотрев на Ранбьорна, спросит тихо принцесса и переведет взгляд на ножны, в которых лежал меч мужчины. И еще до того, как он успеет что-то внятно ответить, девушка уверенно извлечет оружие. Девушки охнут, Асвейг возьмет меч двумя руками и окинет его ничуть не привередливым взглядом. Она сделает несколько шагов и положит клинок ровно по центру между заготовленным местами для сна. Аккуратно поправит меч, выровняв его положение.
- Это будет достаточным основанием утверждать, что моя честь не опорочена сном в одной палатке с Его Величеством? – интересуется девушка и лишь дождавшись кивков, указывает леди на дверь. Последней выходит леди Ингстад, бросив на принцессу и короля такой взгляд, который явственно выражал мысль «я за вами слежу». Едва полог палатки закрылся, Асвейг звонко засмеялась, не в силах себя сдержать, а когда успокоилась, задернула полог палатки поплотнее, чтобы не впускать холод.
- У нас есть, чем поужинать?

Асвейг против того, чтобы король выходил, потому что считала, что хотя бы до утра ему надлежит себя поберечь. К тому времени руны ее уже начнут действовать и ему постепенно станет лучше. Угрозы для жизни, быть может, и не существовало, но принцесса считала свои навыки в целительстве сильно преувеличенными, а потому тревожилась о том, чтобы Ранбьорну не стало хуже. В конечном счете, он спас ее жизнь, честь и спокойствие. За это требовалось отплатить равной ценой, хотя бы для того, чтобы не оставаться у короля в долгу. Быть может, ей все еще предстоит увидеть его смерть, быть может, даже стать ее причиной, но сейчас она должна отдать должное Ловдунгу: она была в порядке только благодаря ему. И она хотела, чтобы он тоже был в порядке.
Возразить, однако, принцесса не успевает. Боль в ноге делает ее не такой уж расторопной и король скрывается в ночи, оставляя принцессу в одиночестве. Асвейг думает о том, что, возможно, зря она организовала эту совместную ночевку, подвергнув вопросам свою честь и свое достоинство, но отступать было уже некуда. Да и ей следовало присмотреть за «пациентом», убедиться в том, что все будет в порядке и не дать ему всю ночь провести у костра без сна и отдыха после пережитого тяжелого дня. Асвейг равно также радела за воинов, которым не хватило палаток, но предложить ночевать в этой же еще и им было бы совсем уж странно. Не то, чтобы принцессу волновало чужое мнение, но эта идея казалась сильным перебором.
Асвейг проходится по палатке из стороны в сторону, рассеянно скользя взглядом по скромному убранству их пристанища. Не самый худший вариант. Останавливались они в условиях и местах намного хуже этого. И хотя принцесса предпочла бы переждать зиму в замке, она признавала важность этой поездки и знала, что от нее требуется. Не знала только, готова ли этим требованиям последовать, или ей предстоит сыграть отнюдь не положительную роль в этой игре. И чем больше девушка об этом думала, тем больше жалела о том, что проводит слишком много времени совместно с королем. Не хватало еще привыкнуть к нему и начать видеть в нем человека, а не ловдунгского узурпатора, убившего ее брата и послужившего причиной смерти ее родных и близких. Асвейг казалось, что отец ее за это не простит. Асвейг казалось, что предки за столом в Вальгалле осудят ее за это. Она забывала о том, что предки с Ловдунгами у нее были общие. И совершенно неясно, на чьей стороне они были после ошибок, что были совершены много лет назад и отнюдь не ныне живущими.
Она вздрагивает от неожиданности, когда Ранбьорн вновь появляется в палатке, но старается не подать виду. Отчего-то принцесса чувствует себя смущенной и какое-то время она глядит в пол, пока король говорит. Наконец, она садится рядом и пододвигается поближе к костру, ерзая, чтобы принять положение, что не причиняло бы неудобства и боли ноге. Она принимает из рук короля предложенную пищу и с благодарностью кивает: она с равным уважением относилась к еде, которую подавали на королевских пирах и самой простой ячменной лепешке, которую приходилось запивать обычной водой. Это ничуть не смущало Асвейг, не огорчало ее и не становилось причиной для того, чтобы нервничать, или тревожиться: только не для принцессы, которая половину своей жизни провела в бегстве от одного замка к другому.
- Вовсе я не привыкла к роскошным ужинам, - заявляет Асвейг, на мгновение накуксившись. Она откусывает лепешку и прожевывает ее, прежде чем продолжить. Не хватало еще совсем уж потерять лицо и говорить с набитым ртом, - К моменту моего рождения, война шла уже почти десять лет. Десять лет это очень много. Наслаждаться всеми дарами и без того скудного климата Эргерунда мне не пришлось. А бесконечные переезды из замка в замок нередко были причиной, по которой ужин в пути был многим скуднее этого, - она пожимает плечами, продолжая есть лепешку и глядя на мужчину. Дальнейшие их разговоры, однако, перетекают в куда менее мирное русло и потому девушка хмурится, глядя на короля. С его стороны не слишком-то вежливо было так грубо шутить над нею. И в то, что он не знал о давнем обычае, она тоже не верила. И к чему, тогда, эти издевки?
- Это грубо, - отвечает Асвейг, глядя на мужчину. Она отпивает эль из фляги, а затем чуть взбалтывает его, давая перемешаться теплой и холодной частям, чтобы отпить снова, - И жестоко, - добавляет она тихо, с явной обидой в голосе. К чему было помогать ей, чтобы теперь издеваться? К тому же в ответ на ее вполне добрый порыв сохранить короля в тепле и безопасности? Асвейг не понимала и ей это не нравилось. Кроме того, этими вопросами Ранбьорн заставлял принцессу чувствовать себя неуютно. Налет доверия тотчас же испарялся, оставляя Вельсунг осознание, что у нее и не было для него никакого основания и она повела себя глупо. В конечном счете, что мешало Ловдунгу изнасиловать ее здесь и сейчас, учитывая, что она сама совершила столь опрометчивый поступок, оставив Ранбьорна внутри.
- Вы смущаете меня такими вопросами и заставляете думать, что мне не стоило вам доверять, прося остаться в палатке ради вашей же безопасности, - она откладывает лепешку в сторону и отряхивает руки, с явным намерением подняться и уйти, - Чтобы вы знали: это старый обычай, класть меч между двумя неженатыми людьми, если они вынуждены спать рядом. Это гарантирует, что между ними ничего не было. Впрочем, мои придворные дамы были правы: наилучшей гарантией оного станет мой сон отдельно от вас, Ваше Величество, - вполне серьезно заявляет Асвейг, с некоторым трудом из-за больной ноги, поднимаясь. Вот еще. Не хватало терпеть скабрезностей от ловдунгского короля.

У Асвейг было настроение дать Ловдунгу пощечину и сбежать, но этого она, конечно, не сделала. Потому что больше, чем недостойного обращения девушка боялась только того, что Ранбьорн подумает, что она его боится. А она не боится. Дочь Вёльсунгов не боялась ни одного из сыновей Ловдунгов и тем забавнее была эта мысль, чем чаще Асвейг вспоминала, что у них в жилах течет одна кровь. Кем они были? Пятиюродными кузенами? Да, чем-то вроде того. Но принцесса так явственно старалась провести между ними эту черту, не дав им оказаться одной семьей, что теперь черта эта переливалась в свете огня и не давала принцессе переступить через свою гордыню, чтобы признать, что она не может уйти и идти ей, в общем-то, некуда. Сбежать теперь, после того, как сама же предложила королю переночевать в одной палатке – значило показать, что что-то пошло не так. А что могло пойти не так наедине между мужчиной и женщиной, когда согласно древнему обычаю между ними лежит меч? Дело известное. И если Асвейг не хотела распространить о себе еще больше слухов, чем те, что будут одолевать ее теперь, ей надлежало оставаться на месте и делать все возможное, чтобы все думали, что ночь прошла спокойно во всех отношениях. Тем не менее, в своей обиде девушка на самом деле готова выскочить на улицу, гордо задрав голову вверх, потому что сказки о чести и достоинстве вбиты в ее голову гораздо явственнее, чем здравый смысл. Она теряется в момент, когда король касается его руки и даже слабо дергает ею, чтобы заставить Ранбьорна выпустить ее запястье, но почти в одночасье сдается и позволяет ему сказать то, что он хочет. Слова его, впрочем, лишь весьма отдаленно напоминают извинения, а в какой-то момент заставляют принцессу и вовсе вспылить. Сама придет к нему, когда настанет время?! Да он, Хель побери, в своем уме?! От гнева и стыда Асвейг готова сгореть на месте, провалиться сквозь землю и много всего еще, но не хватало этого всего демонстрировать при Ловдунге. Девушка пыхтит от возмущения, но это – наибольшее из тех эмоций, что сейчас она готова и может проявить каким бы то ни было образом. Следовало, конечно, выдать Ранбьорну пощечину и озвучь он такую невероятную и отвратительную мысль вслух при других людях, получил бы точно, но сейчас Асвейг никак не может понять: ей стоит радоваться или огорчаться? Он ведь только что обещал, что не станет ее насиловать: ни сейчас, ни потом. С другой стороны, он же сказал, что она сама к нему придет, то есть предположил, что она может быть в нем заинтересована. Великие Боги, о чем только думал этот мужчина и как они вообще оказались в столь непосредственной близости?! Асвейг ловит себя на мысли, что теперь она – падшая женщина и терять ей, в общем-то, было нечего, ведь она уже поучаствовала в недостойных разговорах, осталась ночевать с королем в одной палатке, а теперь еще и угодила на его колени, но остатки какого-то там уже почти несуществующего достоинства бились на задворках и потому, в смущении и красная точно кровь на снегу, принцесса отвернулась спиной к королю, накрылась одеялом и еще долго недовольно сопела, прежде чем уснуть.

- Ваше Высочество, - голос фрейлины над ухом звучит слишком навязчиво и Асвейг морщится, не желая открывать глаза. Она чувствует себя невероятно разбитой и усталой даже после сна и знает, что это следствие применения ею магического таланта. Ранбьорну становилось лучше, а ей хуже. Это скоро должно было пройти, но принцесса многое отдала бы за то, чтобы еще несколько часов поспать. Так для нее многим проще проходили эти последствия и многим меньше неприятного она ощущала. Но девушка хорошо понимает, что им пора в путь, а значит, поспать ей никто не даст и об этом даже говорить не следовало. Чего доброго, подумают, что она слишком слабая для такой дороги и отправят обратно в замок. А возвращаться на трети пути в Хедебю зимой, когда вокруг разбойники и мародеры – удовольствие ниже среднего.
- Миледи, вы больны? – шепчет над нею девушка и Асвейг мотает головой, прежде чем сесть, позволив одеялу сползти. Мурашки от холода разбежались по всему телу и принцесса поморщилась, сонно протирая глаза ладонями. В это же мгновение внутрь зашла леди Ингстад, со все тем же недовольным лицом. В руках она несла умывальную чашу с талой водой и обрез чистой ткани. Девушка спешно умывается, чувствуя, как ее начинает трясти из-за прохлады еще и воды, вытирает лицо и руки и просит принести ей подогретого вина прямо в палатку. Сама она тем временем поднимается на ноги, кутается в меховой плащ и надевает длинные перчатки, силясь согреться. Этому очень хорошо помогает теплое, почти горячее вино, разбавленное медом и несколько минут наедине с собой.
Она выходит наружу, когда сборы в лагере вовсю кипят и, прихрамывая, подходит к огню, садясь рядом с костром, чтобы еще немного погреться. Девушка поправляет плащ на плечах и рассеянным взглядом скользит по мужчинам, пока не натыкается на Ранбьорна. В порядке, стоит на ногах, не видно, чтобы испытывал трудности в передвижениях. Стало быть, все прошло удачно и оснований переживать за него не было.
- Он не обидел Вас, миледи? Только скажите и я сразу напишу письмо вашей матери, - леди Ингстад обеспокоена и решительна, но Асвейг лишь тихонько смеется ей в ответ. Даже если обидел, то что? Кто за нее заступится? Кто бросит узурпатору вызов? Мать только решительно воспользуется этой ситуации и сделает бесчестье дочери достоянием общественности, потому что недостойное обхождение с дочерью любимого короля могло дорого стоить Ранбьорну. Нет, такой славы она не хотела. Да и к чему была бы здесь ложь? Король ее ничем не оскорбил, не унизил, не сделал ничего предосудительного. А потому девушка качает головой и допивает вино, после чего просить принести ей темно-синюю склянку с зельем. Путь должен быть долгим, а ей предстояло много часов провести в седле. Укрепляющее зелье – лучшее, что могло бы ей теперь помочь.
- Вижу Вам лучше, - обращается принцесса к Ранбьорну, когда он оказывается достаточно близко, - Рада этому. Кажется, вчера мне так и не довелось поблагодарить Вас за спасение, - она поднимает на мужчину глаза, - Спасибо.

- Да, Вы правы, лучше в карете, - нет смысла в глупом принципиальном упрямстве. Асвейг и впрямь устала, чувствует себя разбитой и хочет поскорее оказаться в Эргерунде. Путь в карете был безопаснее и удобнее, хотя и многим медленнее. В конечном счете, там было теплее, чем ехать на улице под завывание ветра и россыпью снега, преодолевая непогоду и зимнюю стужу. Еще успеет проехать верхом, когда с ногой все станет в порядке, а последствия целебной магии отступят, давая принцессе возможность почувствовать себя многим лучше. Ранбьорну тоже не мешало бы отдохнуть, но предлагать ему поехать в карете было бы оскорбительным, как и для любого северного мужчины. Девушка это знала и потому молчала.
- Хотите немного вина? – протягивая мужчине флягу, в которой еще осталось немного подогретого напитка, спрашивает девушка, взглядом следя за одной из своих фрейлин, которая вступала в слишком уж активный диалог с одним из воинов Ранбьорна. Принцесса не делала ей замечания, но считала, что это может дурно закончиться, учитывая, что она уже слышала обрывки одного из их споров. Спорить с женщиной, в самом деле? С придворной дамой? Асвейг прекрасно понимала, что люди Ловдунгов были теми, кто провел на войне всю свою жизнь и многие из них не были знакомы с дворцовым этикетом и правилами приличия, а потому она держала свое мнение при себе, прекрасно понимая, что им всем надлежит приспособиться к новому порядку вещей. Сам Ранбьорн, однако, казался Асвейг отнюдь не дикарем. Быть может, он и не был рафинированным аристократишкой, коих вообще сложновато было отыскать на севере, но в умении вести себя, не переступая слишком уж явно граней приличия, ему не откажешь. По крайней мере, пока.
Она берет из рук фрейлины склянку с зельем и выпивает ровно половину, морщась от сомнительных вкусовых качеств. Вторую половину протягивает мужчине. Ранбьорну тоже не будет лишней такая поддержка.
- Укрепляющее зелье, - тихо говорит Асвейг, дабы король не думал, что она все-таки решила его отравить. Не хватало еще глупых недомолвок пока они не вернулись обратно в Эргерунд. Там, в Хедебю, этих недомолвок и недопонимания будет очень много, потому что в их отношения будут лезть все подряд, пытаясь направить, дать совет, подтолкнуть к «правильным» поступкам. Здесь все было как-то проще. И если Асвейг говорила, что дала в руке мужчины укрепляющее зелье, значит, так оно и было. А если бы она сказала, что хочет его убить и вот он яд, это тоже не стоило бы воспринимать как шутку.
- Все готово, Ваше Высочество, - склоняясь в реверансе перед принцессой и королем, тихонько щебечет молоденькая фрейлина и принцесса отмечает, что воины уже почти собрали палатки. Значит, они скоро готовы будут ехать.
- Вы мне не поможете? – тихо просит девушка короля, когда он встает. Она встать с такой же резвостью из-за ноги не может и поднимается лишь опершись на руку мужчины, - Благодарю вас, - вежливо произносит девушка и, бросив последний взгляд на Ранбьорна, хромает к карете, садясь внутрь и засовывая руки в меховую муфту.

Большую часть пути принцесса проводит молча и некоторую часть – вообще во сне. Она отказывается выходить из кареты на привале и дремлет на плече у леди Ингстад, потому что никаких сил нет никуда выходить. Принцесса не обедает и лишь изредка выглядывает за маленькое окошко, глядя на то, как утро сменяется полуднем, а день – довольно прохладным вечером. Они подъезжают к деревне уже когда на небе россыпью зажигаются звезды. Темная гладь небес искрится, поразительно чистая и безоблачная. Асвейг заворожено наблюдает за нею, когда карета останавливается и наступает время выходить.
Девушка чувствует себя устало после долгого пути, хотя отголоски последствий своего колдовства она ощущает уже не так явственно. Принцесса окидывает взглядом своих фрейлин, смотрит на короля, убеждаясь, что ее сомнительное лечение и впрямь дало свои результаты и следует к деревянному зданию, что должно было сегодня стать для них ночлегом.
Асвейг не ожидает великолепных условий, но тот факт, что сегодня она поспит на кровати, а не на земле, ее безмерно радует. Сейчас ее мало волнует, уместится ли весь их отряд здесь, как воспримут жители деревни столь высокопоставленных гостей и чем все это обернется. Принцесса не хочет есть, не хочет говорить, хочет только лечь в кровать и уснуть в тепле и сухости, чтобы никто не тревожил ее до утра.
Воины размещают лошадей и кареты во внутреннем дворе, а Асвейг следует за Ранбьорном и уже у входа встречается с маленькой девочкой в сомнительной для зимнего времени одеждой и миской, в которую она собирала милостыню. Малышка дрожит от холода, но весьма явственно надеется на то, что нежданные гости смогут пожертвовать что-то. Глаза ее выражают просьбу и беспокойство одновременно, и Асвейг не может пройти мимо, подходя к девочке.
- Здравствуй, - тихо произносит принцесса, сначала глядя на ребенка сверху вниз, но затем приседая, чтобы они оказались примерно наравне. Девочка пугается такого неожиданного внимания, но отступая назад, натыкается на стену и широко распахивает глаза, прежде чем произнести свое тихое «здравствуйте».
- Почему ты здесь стоишь? Где твои родители? – мягко спрашивает Асвейг и глядит на девочку со всем вниманием. Их окружают фрейлины, куда менее расположенные к тому, чтобы стоять на холоде и болтать с попрошайками.
- Мой отец умер, госпожа, а мать болеет, и потому я собираю деньги, чтобы купить немного еды для нее. Простите, - тихо произносит она, утыкая взгляд в землю, явно испуганная перспективой наказания, или недовольством господ.
- Тебе не за что извиняться, - девушка мягко улыбается, глядя на девочку. Она знает, что каждому не помочь. Она помнит все уроки, что тщательно вбивали ей в голову, говоря о том, что чернь – не ее забота. Она слышала много раз об обмане и выманивании денег детьми. Но еще Асвейг видела, как голодает Эргерунд. И она почему-то верила этому ребенку.
- Давай, поступим так. Ты пока зайдешь внутрь и побудешь с леди Брагстад, - она поднимает глаза на фрейлину и та кивает, - леди Ингстад, тем временем, купит тарелку супа и немного хлеба для тебя и твоей матери и проводит тебя до дома вместе с леди Фьельдунг. Ты далеко живешь? – она смотрит на напуганную девочку очень внимательно, говорит тихо и медленно, чтобы не напугать ее еще больше.
- Нет, госпожа, через три дома, - малышка указывает пальцем в нужную сторону и Асвейг кивает.
- Леди Лайне пока найдет для тебя новую пару сапожек, потому что твои совсем прохудились, - она смотрит на свою фрейлину и хотя та явно недовольна, отказать госпоже она не может, как и сбросить свою обязанность на кого-либо другого, потому что обладает самой маленькой ножкой среди других леди и ее обувь имеет больше всего шансов подойти ребенку.
- А утром мы зайдем к твоей маме и посмотрим, чем именно можем ей помочь, хорошо? – Асвейг дожидается, пока ребенок, кажется, не верящий своему счастью, закивает головой с радостной улыбкой и последует среди дам внутрь постоялого двора, входя в тепло общей комнаты. Не дворец, но людей здесь было совсем немного, чисто, тепло и сухо. То, что нужно после долгой дороги.
Ранбьорн о чем-то говорит с хозяином двора и принцесса не решается мешать. Ее фрейлины разлетаются, исполняя приказ госпожи, а Асвейг устало садится на лавку и дожидается, пока король сам к ней не подойдет.
- Все в порядке? – интересуется она тихо, - Как вы смотрите на то, чтобы утром, перед отъездом, заглянуть в дом к маленькой девочке и ее заболевшей матери?

- Намного лучше, спасибо, - вежливо отвечает Асвейг, глядя на Ранбьорна, - Вопреки тому, что болтают, магия дорого обходится и мне, и всем в моей семье, кто умеет колдовать, - она знает, что о них говорят. Она знает все об этих сплетнях, потому что их до принцессы доносят гораздо охотнее, чем полезную информацию, какой бы она ни была. А потому, девушка была хорошо осведомлена о том, что говорят о ней, ее матери и сестрах сторонники Ловдунгов. Сколько нелепицы было обозначено теми, кто хотел очернить королеву и ее дочерей, сколько глупых и никчемных выдумок было озвучено. Асвейг могла бы развеять каждую из них, потому что она хорошо знала теорию колдовства, но полагала, что Ранбьорн едва ли в этом нуждается. Он был разумным человеком, или производил впечатление такового. И в нем не было ничего, что заставляло бы принцессу думать, что он может поверить той ерунде, что о ней болтали. И все же, девушке хотелось прояснить эти моменты самой с тем, чтобы король не домысливал то, что не имело под собой никакой правдивой основы.
- Я не слишком преуспела в магическом начале, кое-что умею, но целительство при помощи колдовства дается мне довольно непросто. Моя усталость и недомогание пройдут к утру, или к следующему вечеру. Нет никакой нужды переживать об этом, - она коротко улыбается Ранбьорну, отчего-то чувствуя себя неловко. Да, неловко за то, что он беспокоился о ней и о ее состоянии. Не хотел потерять выгодную партию? После всего, что уже успело случиться, Асвейг не уверена была в том, что является таковой. Кажется, из троих живых женщин дома Вёльсунгов,  молчаливее и тише всех была Асхильд? Что ж она, вестимо, тоже подходило на место невесты короля. Был даже шанс на то, что ей это понравится, насколько вообще может нравиться змее находиться в золотой клетке. Она преодолеет ее так же легко, как добивалась всех своих целей. И ужалит. Не испытывая ни жалости, ни сомнения, ни чувства вины. Да, пожалуй, для их династии было бы лучше, чтобы на месте принцессы была ее младшая сестра.
- Я отправила в дом к ней одну из своих фрейлин. Скоро она вернется и сможет сообщить причину болезни, - хотя девушка была почти уверена в том, что причина болезни – холод, голод и бедность. Эти недуги преследовали всех, кто переживал кошмарные последствия тридцатилетней войны. Впрочем, исключать возможность иных болезней, вероятно, не следовало и Асвейг не торопится делать выводы и отвечать королю, пока ее фрейлины не доложат ей о происходящем.
- Да, пожалуй, Вы правы, именно так я и поступлю. Все еще хочется спать, - сообщает принцесса королю, поднимается, приседает в поклоне, а затем уходит в любезно предложенную ей комнату на втором этаже.
Комнаты здесь не отличались шиком, но Асвейг понимала, что ей предложили лучшую из них. Здесь было просторно, разожжен камин, была сравнительно большая кровать и комната находилась в сравнительном отдалении от остальных, что давало основания полагать, что здесь будет тихо и Асвейг дадут возможность выспаться.
Принцесса не успевает присесть, как комната заполняется ее дамами, что щебечут, помогая Асвейг сменить наряд. Ей и впрямь хочется поскорее прилечь, а не менять платья, но ее слишком сильно запачкалось в дороге, а происшествия привели его едва ли не в негодность. Девушка терпеливо ждет, пока ей помогают переодеться, а затем ложится на кровать, которую поверх любезно застилают покрывалом из замка. Признаться, принцессе и самой было брезгливо спать на кровати, которую доселе занимали, быть может, пьяницы и уличные девки.
Асвейг выслушивает вернувшихся после ее поручения фрейлин со всем вниманием, хотя и не поднимаясь со своей кровати. Она кивает, получая вполне ожидаемые ответы, а затем позволяет леди Ингстад помочь ей с прической, потому что волосы тоже были сильно растрепаны после дня пути. Аккуратная светлая коса от середины длины. Асвейг покрывает волосы полупрозрачной тканью, закрепляет заколкой и спускается вниз, где все теперь готово к ужину.
Девушка любезно принимает приглашение пройти и садится напротив Ранбьорна, полагая, что с ним рядом ей будет сидеть многим комфортнее, чем с любым из его воинов. По правую руку от нее садится одна из молодых фрейлин и Асвейг молчаливо благодарит богов, что это – не леди Ингстад. Благодарит она Богов и за еду, тихонько благословляя трапезу
Стол не слишком роскошен, но совершенно очевидно, что он представлен лучшими яствами, что могла предоставить деревня. Девушка не слишком привередлива в еде, поэтому она спокойно приступает к рыбной похлебке, закусывая ее вовсе недурным хлебом. Есть горячее многим приятнее, чем промерзшую булку на морозе и Асвейг благодарна за это. Она с ничуть не меньшим расположением принимает и кусок сыра, но больше есть ничего не хочет, хотя хозяин предлагает еще и тушеные с мясом овощи. Для принцессы очевидно, что он предлагает лучшее из того, что есть, но некоторые фрейлины едят с явным недовольством и даже брезгливостью. Впрочем, выбор у них был не велик и по мнению принцессы не то место они выбрали для капризов.
- Мои фрейлины выяснили все, - тихо обращается девушка к королю, оставляя стоять перед собой только деревянную кружку, в которую наливает вино из фляги и щедро плещет зелье из склянки, - Та женщина потеряла мужа на войне пару лет назад. С тех пор им с дочкой живется непросто. Дом совсем плох, его давно никто не ремонтировал. Накопились долги. Нечего носить. Нечего есть. Лекарь просит большие деньги на лечение и этих денег у них нет. Болезнь ее, скорее всего, не заразна и вызвана холодом, что на улице, что дома, потому что и топить очаг ей совершенно нечем. Иногда греются у соседей, но и те уже теряют терпение. Полагаю, мы могли бы помочь с этими бедами? – она вопросительно смотрит на Ранбьорна, а затем тон ее вдруг меняется с прохладного на воодушевленный, а глаза начинают блестеть, - Знаю, что Вы скажете: каждому не помочь и все, что мы сделаем сейчас – капля в море. Я согласна с этим. Но почему бы не помочь хотя бы тем, кого мы встретили на своем пути, раз уж пока не можем помочь всем сразу? Не думаю, что Боги совершают ошибки. Не думаю, что такие встречи бывают случайностью.

- Вам вовсе не обязательно отменять визит к императору из-за меня. Если мне станет хуже, Вы можете отправиться в Аргайл, а меня с частью стражи послать обратно в Хедебю, - предлагает Асвейг, хотя у нее никаких сомнений относительно ее самочувствия нет. Ей уже стало лучше, и принцесса была убеждена, что еще раньше, чем Ранбьорн успеет подумать о том, чтобы отослать ее домой, она придет в себя окончательно. В конечном счете, это было с девушкой далеко не в первый раз, и она знала наверняка, что равно так же и далеко не последний. Характер не позволял принцессе наблюдать за страданиями других людей и оставаться к ним безучастной. Особенно в отношении человека, который всего пару дней, как спас тебе жизнь. И будь он хоть десять раз неотесанным варваром, игнорировать это принцесса не могла. Как и то, что он делал вид, или в самом деле пекся о ее здоровье и самочувствии. Это ведь был один лишь только политический интерес и ничего более, не правда ли? Асвейг не хотела об этом думать и не желала допускать иной вероятности, а потому, она предпочитала просто согласиться с королем. Если он считал целесообразным отослать ее назад ради ее же блага, так тому и быть. Правда, ради блага ли? Учитывая мародеров, разбойников и просто разгневанных голодом и холодом людей, которых им еще не раз придется встретить по дороге домой.
- Визит к Эдельвульфу чрезвычайно важен, вы же понимаете, - она не продолжает. Он понимает. Асвейг уверена. От этого визита зависит слишком многое, чтобы полагать, что его можно просто опустить. Принцесса понятия не имела, как брат воспримет происходящее, что станет делать и станет ли вообще что-то. Но этот визит на самом деле был чрезвычайно важен. Для обеих сторон. Потому что любое слово или действие Императора теперь могло либо признать законными правителями Ловдунгов, или назвать их узурпаторами и мятежниками и свергнуть с трона. Асвейг не знала, какой из этих сценариев будет реальностью. И она даже не знала в пользу какого из них собирается теперь играть. Еще одна война? Еще кровопролитие? Еще смерти? Что ж, следовало признать, что где-то в глубине души все это время принцесса надеялась, что им удастся обойтись без этого. Найдется какой-то другой способ. Ловдунги сами уйдут, или что-то около того. Это были глупые и наивные мечты глупой и наивной девочки, которая не готова была мириться с тем, что борьба за власть без крови не бывает. И такую борьбу не сумеет вести ни она сама, ни ее мать, ни кто бы ни было еще, потому что это так же невозможно, как достать звезду с неба, если не более того.
- Но, конечно, я подчинюсь вашей воле и сделаю так, как вы скажете, Ваше Величество, - вежливо завершает Асвейг, полагая, что препирательства тут и правда ни к чему. У принцессы не было четкого плана и она не хотела попасть в Аргайл с конкретными целями. Ей даже казалось, что было бы многим лучшей на самом деле остаться дома, а все прочее доверить матери, или Асхильд, или кому-нибудь еще, но только не ей самой. Так было бы намного надежнее для обеих династий и для их хрупкого, пусть и притворного мира. Уж Асвейг-то знала, что ее мать никогда не отступится от своего и будет биться за трон сына до последней капли своей крови, а если понадобится, то и всех своих дочерей.
- Как ваша рана? – спрашивает принцесса, допивая вино, - Надеюсь, вам стало лучше, ведь путь предстоит еще долгий, - участливо добавляет девушка, глядя со всем вниманием на мужчину, а оттого и не замечая, как слева от нее оказывается мальчик лет шести, хватая со стола кусок хлеба.
- Магнус, маленький негодник! Кому сказал не выходить?! – хозяин постоялого двора подбегает к мальчишке, раскланиваясь принцессе и королю, бормоча извинения и держа ребенка за плечо, от чего ребенок нахмурился, глядя на гостей, - Простите Ваше Высочество, госпожа, Ваше Величество, милорды, - мужчина явно смущен неумением сына себя вести, но Асвейг никакого гнева не испытывает и лишь берет со стола лепешку, протягивая мальчику.
- Спасибо, госпожа. А то отец без ужина оставил, говорит, гостей много, всех накормить надобно, - он смущенно переступает с ноги на ногу и уже думает убежать от своего смущения, но вдруг словно что-то вспоминает, - Вы госпожа, наверное, читать умеете? – почему-то спрашивает Магнус, глядя на девушку.
- Умею, - подтверждает принцесса, явно заинтересованная таким вопросом, - Как тебя зовут?
- Магнус, госпожа. Значит, вы и историй много знаете, что в книгах этих написаны, правда? Расскажете мне и сестренкам? А то мы все местные сказы уж наизусть знаем, а отец нового ничего не рассказывает, - мальчик смотрит на отца. Хозяин постоялого двора смущен и растерян, чешет затылок, только и успевая извинения бормотать.
- Я тебе задам, негодник, - бормочет он себе под нос, кланяясь и силясь увести мальчика.
- Постой, Магнус… - тихо просит Асвейг и чуть заметно кивает, - Знаю много историй. Моего младшего брата зовут точно так же, как и тебя, - она и не замечает, как в разговоре причисляет принца к живым, хотя слухи ходили разные, - Он обожает истории и я множество их ему рассказывала. Расскажу и тебе, если Его Величество, - она красноречиво смотрит на Ранбьорна, - нам всем спать не велит, - она улыбается, глядя на мальчика.
- Стало быть, правду болтают, что принц Магнус-то жив, госпожа? – не сдержавшись, спрашивает хозяин постоялого двора и сердце в груди Асвейг пропускает удар, когда она поднимает взгляд на мужчину.
- Простите, госпожа. Пойду распоряжусь, чтобы камины затопили посильнее. А то замерзнете, пока все истории-то упомните.