[icon]http://s3.uploads.ru/JE3Wj.gif[/icon]
В плотных клубах пара выступающий над водой силуэт девушки был едва различим. Она сидела, обхватив колени руками, в глубокой отделанной камнем ванне-нише и задумчиво смотрела на едва заметную рябь на воде. Ее мокрые длинные каштановые волосы, облепившие лицо, шею и плечи, переливались всеми оттенками рыжего в тусклом свете свечей. Иногда холодные капли скатывались с них на спину, отчего становилось зябко и еще хуже на душе. В эти моменты девушка сильней прижимала колени к груди и ниже опускала голову, словно пыталась согреться, но теплее не становилось. Даже горячая вода не могла растопить тот холод, что сейчас наполнял душу Филиппы.
Ей было грустно и тошно. Из-за своего упрямства и детских обид она так и не смогла сказать тех самых важных слов людям, которых считала своими родителями. Когда пришло письмо от Дастана, в котором он сообщал, что их отец при смерти, она без сожаления бросила бумагу в огонь и равнодушно смотрела, как пламя пожирает аккуратно выведенные строчки. Тогда ей казалось, что она поступает правильно. Отец хоть и неофициально, но все же вычеркнул ее из своей жизни, так почему она должна волноваться за него? Так она думала в тот день, а потом червь сомнения стал разъедать душу. Да, отец перестал называть ее дочерью и, хотя она носила фамилию Эйсгард, к ней хорошо относились дома, она ни в чем не нуждалась. У нее были лучшие преподаватели, которые также занимались обучением Дастана и Брейдена, но окончательно развеял сомнения Верховный жрец. Видя душевные метания девушки, он рассказал о щедрых пожертвованиях, которые каждый год в день рождения Филиппы делала Десмонд Эйсгард. Это и стало причиной раскаяния и быстрых сборов, но она не успела. Опоздала на целую неделю. И теперь вина и отвращение к себе стали постоянным спутниками ведьмы. 
Филиппа закрыла глаза, сдерживая подступающие слезы, и уткнулась лицом в колени, но заниматься мысленным самобичеванием у нее не получилось. За дверью послышался какой-то шум, а потом на пороге появилась служанка, которую Филиппа видела впервые. Эта была высокая полная девушка лет шестнадцати — семнадцати с таким внушительным бюстом, отчего жрица невольно опустила взгляд на свою грудь, с сожалением отмечая, что явно уступает по этому параметру. Служанка принесла одежду и деревянную шкатулку, которую Филиппа привезла с собой из Авалона. Двигаясь с несвойственной для своего телосложения грацией, девушка аккуратно сложила принесенные вещи на небольшой столик возле массивного зеркала во весь рост и уже собиралась уходить, как тихий, еле слышный, голос жрицы ее остановил.
— А, — Филиппа на секунду замялась, не зная, как лучше высказать свой вопрос, — А граф уже вернулся?
— Да. Он у себя в кабинете. Сообщить графу, что вы хотите с ним поговорить?
— Нет, не нужно. Я просто спросила.
Служанка пожала плечами, мол, как знаете, и молча удалилась, оставив Филиппу один на один с собственными мыслями.
С момента возвращения домой она еще не виделась с братом. Мимолетные встречи в коридорах, когда они не успевали обмолвиться даже словом, были не в счет. Дастан, став главой семьи, был постоянно занят. По словам Брейдена, брат вечно пропадал на каких-то встречах, возвращался поздно, а если и случалось вернуться рано, то запирался в отцовском кабинете и до глубокой ночи сидел над какими-то бумагами. Филиппе было его, с одной стороны, жаль, ведь на его плечи свалилась тяжелая ноша, а, с другой стороны, она была рада. Разговор с Дастаном был тем, чего она так жаждала и в то же время боялась.
Девушка тяжело вздохнула и встала. Двигаясь не спеша, она вылезла из ванной, отжала длинные волосы и, оставляя на каменном полу мокрые следы, направилась в сторону столика с принесенными вещами. Дрожа от стекающих по телу холодных капель, Филиппа взяла льняную ткань и стала вытираться ей досуха, слегка пританцовывая на холодном полу. Закончив, она бросила ткань на пол и тут же поспешила на нее встать, чтобы ноги не так мерзли. Стоя на носочках, она уже собиралась потянуться за аккуратно сложенной камизой, как замерла, увидев собственное отражение в зеркале. В последний раз она смотрелась в него лет восемь назад. Тогда с отполированной металлической поверхности на нее смотрела невысокая нескладная девочка с большими голубыми глазами, сейчас же там отражалась симпатичная девушка, которая без одежды выглядела какой-то чужой и бесплотной по отношению к собственному телу. Ее фигурка была стройной и женственной, но все равно в ней еще присутствовала детская угловатость. Россыпь ямочек между ягодицами и поясницей, над коленями и под ключицами так и манили прикоснуться к ним, провести рукой, как и две тенистые впадины вдоль живота, спадающие вниз до самого лобка. Но больше внимания привлекали ноги: длинные, с такой чистой линией, словно их писал какой-то художник.
Филиппа рассматривала свое отражение в зеркале с любопытством, точно видела его в первый раз. В неровном желтом свете очага ее кожа казалась загорелой и такой гладкой, что она не удержалась и обеими руками прикоснулась шеи. Провела вниз, потом вдоль ключиц к плечам, едва касаясь нежной кожи кончиками пальцев, а затем снова вниз, к высокой груди и остановилась. Прикусив губу, девушка в нерешительности замерла, а потом, набравшись смелости, легонько попыталась сжать грудь…
— Да чтоб тебя! — на весь коридор прогремел женский голос сразу после того, как что-то тяжелое упало на каменный пол.
Испугавшись быть пойманной, Филиппа схватила камизу и быстро натянула ее на тело, едва не запутавшись в рукавах от спешки. Раздался стук и на пороге появилась та самая служанка, что заходила ранее.
— Я могу здесь все прибрать?
Филиппа кивнула, чувствуя, как краска стыда начинает окрашивать щеки в розовый цвет. Стараясь скрыть смущение, ведьма вернулась к прерванному ритуалу, пытаясь двигаться естественно, но в каждом ее жесте все равно чувствовалась напряженность. Она открыла деревянную шкатулку и достала оттуда маленькую баночку с ароматическим маслом, купленным на Авалоне у одного торговца. Затем нанесла небольшое количество на ладошку, растерла по рукам, а потом, наклонив голову вперед, стала распределять масло по волосам. Ванная комната сразу наполнилась тонким, едва уловимым запахом чего-то сладкого, но не приторного. Филиппа не знала, что именно это было за масло, но после него волосы становились похожи на шелк, такими же гладкими, блестящими и послушными. А еще ей нравился запах. Он успокаивал и от него всегда были хорошие сновидения. Закончив с волосами, девушка накинула домашний капот поверх тонкой льняной камизы, надела мягкие туфли и направилась к себе в комнату. Гуляя по темным и холодным коридорам замка, Филиппа размышляла о том, что здесь ничего не изменилось за восемь лет. Это и радовало, и наводило тоску.
Дойдя до развилки, погрузившись в свои мысли, Филиппа уже собиралась на автомате завернуть в сторону своей комнаты, как ее внимание привлекла тонкая полоска света из-под двери отцовского кабинета. Дастан не спал, хотя за окном была уже глубокая ночь. Помедлив, Филиппа развернулась на носках и тихо, почти крадучись, подошла к двери, открыла ее и замерла на пороге. Брат был здесь. Он сидел за отцовским столом, склонившись над бумагами и, казалось, не заметил ее появления, углубившись в чтение.
— Привет, — Филиппа сложила руки за спиной и облокотилась на дверной косяк. — Почему не спишь так поздно?

Отредактировано Filippa Acegard (2019-04-20 07:39:34)

[icon]http://s3.uploads.ru/JE3Wj.gif[/icon]
Сложив руки за спину, Филиппа не спешила сесть в предложенное кресло. Вместо этого она внимательно наблюдала за действиями Дастана, пытаясь отыскать в чертах и жестах незнакомца своего брата, которого когда-то знала в детстве. Никогда в жизни старший брат не казался ей таким родным и таким чужим одновременно. За годы разлуки он изменился. Повзрослел. Возмужал. Он больше не был тем мальчишкой, каким она его запомнила. Теперь перед ней, вольготно устроившись на шкуре, сидел красивый молодой мужчина. Мужчина…
Филиппа вздохнула и опустила голову, отчего несколько влажных прядей упали на лицо. Нет, в чертах этого незнакомца она не находила своего Дастана. Того, с кем она частенько в детстве сбегала со скучных занятий. Того, кто постоянно разнимал ее и Брейдена во время очередной ссоры. Того, кто остался с ней, когда остальные отвернулись. Все было тщетно. Слишком много времени прошло с их последней встречи. Слишком много…
Отчаявшись, Филиппа уже собиралась попрощаться и уйти в свою комнату, как последовало саркастичное замечание про стены и паутину. Она ухмыльнулась, подняла голову, чтобы ответить что-нибудь едкое в ответ, и замерла. Впервые с момента их встречи она увидела его, своего Дастана. Что-то в жесте, в наклоне головы, в прищуре глаз напомнила ей его. Слова застряли в горле, а сердце от радости сжалось. Она улыбнулась. Мягко и по-детски искренни. А потом последовал вопрос про Ласар, и улыбка исчезла с лица так же быстро, как и появилась, а руки непроизвольно сжались в кулаки. Но брат, казалось, не заметил такой перемены в Фил и отвернулся, продолжая делиться своими переживанием.
Филиппа подошла к брату и провела рукой по волосам, зарываясь в них тонкими пальцами, как любила делать это в детстве.
— Она справится, — приподняв слегка подол камизы, она опустился на шкуру рядом с Дастаном и нежно прикоснулась к его щеке. Погладила, а затем мягко заставила посмотреть на себя, — Дети легче переживают боль утраты. Их память гибче, чем у взрослого. Вот увидишь, через несколько недель она смирится с потерей.
Голос был тихим, но очень уверенным. Еще бы, ведь она знала, о чем говорит. Для себя Филиппа похоронила родителей уже давно. Еще до того, как их бренные тела покинули этот мир. Отец в ее мировосприятие умер, когда ей было всего пять лет, мать — в девять. Тогда же маленькая Филиппа приняла слишком взрослое для своего возраста решение — оставить родителей в прошлом и начать учиться жить без них. 
Она улыбнулась брату, стараясь его приободрить, а потом резко поддавшись вперед обняла и уткнулась лицом ему в шею.
— Я так скучала, — шепотом произнесла Филиппа, сжимая ладонями грубую ткань мужской рубашки, — Мне было без тебя так плохо. Так одиноко, — она потерлась носом, почти касаясь губами кожи, и сильнее прижалась, словно боялась, что Дастан может исчезнуть, — Почему ты перестал мне писать? Почему не приезжал ко мне? — в голосе была обида и упрек, — Неужели ты меня больше не любишь?
Слегка отстранившись, она подняла голову и посмотрела на брата, ожидая ответа на вопрос, который мучал долгие годы. Что в жизни ее брата такого случилось, что за восемь лет он не нашел времени навестить ее на Авалоне?

Отредактировано Filippa Acegard (2019-04-20 07:39:46)

[icon]http://s3.uploads.ru/JE3Wj.gif[/icon]
«Виноват. Служба не давала. Искал причины не лететь. Не мог вернуть домой. Не хотел. Мало боролся. Не смог пойти против семьи. Выбрал не тебя.»
Эти слова эхом звучали в голове, выделяясь на фоне хаотичных мыслей.
Филиппа молчала, не в силах произнести хоть слова. Да и что она могла сказать? Что понимает и прощает? Дастан был с ней честен, значит и она должна быть откровенной. Но разве может она, глядя на его виноватое лицо, сказать, что не понимает? Не понимает, как можно было выкинуть ребенка из своей жизни. Не понимает, как за восемь лет нельзя было найти времени, чтобы навестить ее на Авалоне. И как можно было простить за то, что семья внушила мысль, что она не нужна?
На фоне этих переживаний волнения Дастана о маленькой Ласар казались лицемерными. Он переживал и волновался за младшую сестру, которая волей судьбы осталась сиротой в таком юном возрасте, хотя у нее остались два взрослых брата, но в тоже время ему не было дела до другой сестры, которая в восемь лет осталось сиротой при живых родителях. «Разве это справедливо?» - спрашивала мысленно Филиппа, ослабляя объятия и отстраняясь от брата. Мозг одинокого и нелюбимого ребенка быстро нашел ответ на этот вопрос: приблуда и отродье не ровня наследнице древней крови. Как она, бастард, могла ставить свои переживания в один ряд с Ласар. Даже брат своим словами подтверждал это умозаключение.
К горлу подступил ком, а глаза предательски заблестели.
Дастан еще что-то говорил, но его слов Филиппа уже не слушала. Потрясенная и растерянная она сидела, склонив голову, и невидящим взглядом смотрела куда-то перед собой, сжимая кулаки и впиваясь острыми ногтями в тонкую нежную кожу ладоней. И в этот момент брат поднял руку и мягко провел по волосам, обращая на себя внимание колдуньи. В другое время этот жест привел бы в трепет, но сейчас она просто смотрела на него, пока его слова медленно доходили до сознания.
«Люблю. Ты же сестра. Увидишь. Я докажу»
Дастан был искренен в своих словах. Он действительно переживал. Это читалось в глазах, в нежных прикосновениях, в голосе. Но почему-то эта искренность и волнение вызвали только приступ злости. Филиппа сильней сжала кулаки и почувствовала, как ладошка стала наполняться липкой теплой влагой.
— Сестра? — голос хриплый и ели слышный, — Если я твоя сестра, то почему ты должен был идти против семьи? Разве я не отношусь к семье?
Было неправильно бросать подобные слова в лицо брату, который, как и Фил, был жертвой обстоятельств. Он не заслужил подобного, но ей сейчас не было дела до чувств других людей. Ей было больно. Очень больно. И хотелось, чтобы и остальным было также.
Резким движением она оттолкнула от себя брата, оставляя на его рубашке едва заметные следы крови, вскочила на ноги и уже сделала несколько шагов в направление к двери, как остановилась и развернулась. По внешнему виду было видно, что еще не все сказано. Зубы стиснуты, глаза горят гневом, а с губ готовы сорваться обвинительные слова, но она медлит. Не решается высказать брату все обиды, что накопились за восемь лет. Понимание, что она обидела человека, который когда-то был с ней добр, приходит моментально. Взгляд Филиппы смягчается, и она виновато опускает голову.
— Прости, я не хотела на тебе срываться, — извинения даются нелегко, особенно сейчас, когда виноватой Филиппа себя не считала, но лучше наступить на горло собственной гордости, чем потерять навсегда брата. Мысль, что он из-за ее истерики прекратит общение, невыносима.

Отредактировано Filippa Acegard (2019-04-20 07:40:04)