Искрящаяся гладь фамильного меча Вёльсунгов переливается в свете факелов и Асвейг на мгновение замирает, глядя на него. Кровью скольких людей была окроплена эта сталь? Сколько ее предков держали этот меч в своих руках? О чем думал отец, когда клинок сиял на все поле боя, возвещая тем самым, о смертельной опасности? Почему не повелел отступать? Ведь он проигрывал столько битв и столько раз побеждал, что мог точно знать, что даже если проиграет теперь, это еще не конец. Асвейг не знала. Она не понимала отца, его мотивов и его взглядов на ситуацию. Она не знала, почему он предпочел смерть еще одному витку войны. Устал? Быть может. В таком случае, он был чертовым эгоистом, который думал только о себе одном. Потому что они все устали. Да только теперь бороться приходилось его жене и дочерям и то, что он сделал, казалось Асвейг предательством.
Говорят, этот меч никогда не сможет взять в руки тот, в чьих жилах не течет королевская кровь. Да, принцесса проверила это не единожды, потому что даже оруженосец, принесший весть о поражении их армии, был вынужден завернуть меч в ножнах в тряпицу и лишь тогда сумел донести его до вельсунгских женщин. Мать не стала его брать, а когда взяла, меч ей не поддался: она не смогла вытащить его из ножен, а после и вовсе выронила, не пожелав иметь с ним дело. Асвейг смогла его поднять. Асвейг смогла извлечь его из ножен. И рядом с ней он всегда светился голубоватым светом, словно бы ей всегда угрожала опасность. Что ж. Так оно и было. Из-за ее характера, из-за ее нрава, из-за опасности, которой она подвергала саму себя, а не кто-то пытался ее подвергнуть. Асвейг признавала это. Как и то, что меч принадлежал ей по праву.
Тренировки с мечом принцесса начала в четырнадцать. Мать была против, а отец куда более снисходителен, потому что в его армии был корпус дев щита и он функционировал безупречно. Женщины сражались ничуть не хуже мужчин и это никого не удивляло. Род Вёльсунгов также знал женщин, которые сражались с мечом в руках наравне со своими мужчинами и потому, ничего дурного в такого рода занятиях для женщины Висбур не видел, хотя и полагал, что Асвейг едва ли когда-нибудь пригодится этот навык. В своих тренировках, однако, она была упорна и даже смогла преодолеть насмешки своих старших братьев, один из которых и вызвался после ее обучать. Принцесса едва ли в своих навыках могла сравниться с отцом, или Эйнаром, но против братьев помладше она стояла уверенно, хотя никогда и не побеждала их. Этого было достаточно для Асвейг, потому что в девы щита она никогда не стремилась, а тренировки помогали ей прийти в себя, собраться и, как ни странно, побороть свой собственный страх.
Теперь ни отца, ни братьев не было, а страхов стало только больше. После всего, что успело произойти с прибытием в Аргайл, принцесса остро нуждалась в том, чтобы отвлечься, подумать и собрать обрывки эмоций, чувств и мыслей в одно целое. Теперь, когда Ранбьорн был на свободе и она напоила его достаточным количеством исцеляющих зелий, чтобы хоть наполовину избавить себя от чувства вины, Асвейг могла позволить себе побыть наедине с собой, не опасаясь того, что вскоре ей придется увидеть одну из первых смертей, которым она станет причиной и которая навсегда изменит ее.
Принцесса надевает самое простое из своих платьев, что не слишком-то соответствует придворным нравам Аргайла и берет в руки меч. На Кинтайр уже опустился прохладный вечер, а потому коридоры почти пусты, когда принцесса спешит по ним к выходу из замка, освещенному одним лишь светом факелов. Стража смотрит на девушку с объяснимым недоумением, а придворные дамы, наверное, и вовсе сойдут с ума, но сейчас Асвейг поразительно все равно. Она считалась с чьим-то мнением все время, а сейчас ей нужно было послушать саму себя и меч ее отца, что оставался памятью о Висбуре и связью Асвейг с ее семьей и ее павшими предками. Да, быть может, отец и был прав, говоря, что она никогда не применит свои навыки в бою. Но кто сказал, что меч, в таком случае, становился для нее меньшей ценностью? Мужчины находили успокоение в бою. Принцессе не нужен был ни бой, ни другие люди, чтобы почувствовать себя лучше и собраться, в полной мере ощутив, как тренировки, что казались другим бессмысленными, наполняют ее твердостью и спокойствием, пониманием и осознанием всего произошедшего. С момента смерти отца и братьев, она не тренировалась ни разу. Весьма символичным было то, что она решила заняться этим именно сейчас.
Асвейг стоит посреди двора, скинув с плеч меховой плащ. В одном платье ей достаточно прохладно, но принцесса знала, что это до тех пор, пока пыл тренировки не поглотит ее полностью. Увы, сегодня у нее нет партнера, готового составить девушке компанию, но Асвейг не отчаивается. Она достает меч отца из ножен и какое-то время глядит на него словно в растерянности. Вращает его в руке. Машет из стороны в сторону. Делает выпад и замах, обрушивая всю силу на несуществующего противника.

Асвейг больших усилий стоит не вскрикнуть во время удара клинка об клинок, потому что меньше всего она сейчас ожидала этого. Принцесса поклясться была готова, что двор был совершенно пуст, не считая нескольких стражников, которые едва ли решились бы начать с нею бой, равно как и сказать слово против ее тренировке. Женщина с мечом в Аргайле – совершенный абсурд, Асвейг прекрасно это знала и примирилась с этим еще в те годы, когда была здесь маленькой гостьей, бегающей за старшими братьями и кузенами, требуя обучить и ее. Это принцессу ничуть не обижало и не задевало, но именно это стало причиной, по которой девушка пугается и успевает отступить на шаг, чтобы увидеть того, кто столь дерзко посмел ей противостоять. И видят Боги, еще меньше, чем кого-либо из стражников, или родственников, Асвейг ожидает увидеть Ранбьорна.
У нее по-прежнему не было ответов относительно причин, по которым мужчину подвергли истязаниям в подземелье замка, она сомневалась, что подобный приказ мог быть отдан Эдельвульфом и тем паче – она не имела понятия о том, кто решился покуситься на жизнь человека, который находился в шаге от того, чтобы стать королем. В Эргерунде этому едва ли можно было бы удивиться: там каждый второй желал воткнуть в сердца Ловдунгов свои клинки и на то были свои причины. Но Аргайл? Аргайл это совсем другое дело и для Асвейг совершенно не очевидно было происходящее. Как бы там ни было, но из камеры Ранбьорн вернулся не в лучшем виде и принцесса, всегда больше доверявшая чьей-либо магической силе, но не своей собственной, не была уверена в том, что ее вмешательство теперь будет уместно. Она отпоила Ранбьорна зельями, потому что все еще чувствовала свою вину, она нанесла целящие руны и даже оставила ему вырезанную плашку с целебным ставом, но все это казалось принцессе баловством, а потому, пока мужчина спал, она попросила зайти к нему жреца, что сопровождал их в столицу империи. Девушка понятия не имела, что именно он там делал, но была уверена в его целительских навыках в разы больше, чем в своих и лишь потому, успокоилась лишь тогда, когда жрец вернулся и доложил, что «все сделано». Сама принцесса проспала после своих магических вмешательств несколько часов, выпила укрепляющее зелье, хотя заведомо знала, что ничто не поможет ей ровно до тех пор, пока она не наведет порядок в своем душе, сердце и разуме. Последний же теперь говорил, что Ранбьорн зря поднялся из кровати, зря сюда пришел, зря стал дразнить ее и зря вообще взялся за меч. Как он вообще умудрялся держать меч после того, как был так ранен? Впрочем, как именно мужчина был ранен, принцессе было неизвестно, а меч он держал в левой руке и… Был ли Ловдунг левшой? Девушка не знала, даже предположить не могла и это, отчего-то вдруг, показалось ей забавным. Из-за человека, о котором она не знала ровным счетом ничего, из-за человека, который вообще мог бы остаться ей неизвестным, если бы не это глупое стечение обстоятельств, она испытала столько эмоций за последние несколько дней, что это показалось ужасающе глупым. И дело вообще не было в том, что он должен был стать ее мужем: кто-то все равно бы им стал, если бы Асвейг вовремя не ушла в жрицы, что ей пророчили после прогулки голой верхом на коне. И она все равно бы дурно знала этого человека, но, скорее всего, не испытывала бы к нему ничего? Что испытывала Асвейг к Ранбьорну? Принцессе и в иное время случалось чувствовать, что в голове у нее вата, а когда она задавалась этим вопросом, в ней оказывалась не то, что вата, а рой пчел, каждая из которых твердила о чем-то своем. Принцессе казалось, что она сходит с ума и это, пожалуй, было не столь уж далеко от истины. Каждый переживал горе по-своему и лишиться рассудка казалось теперь не столь уже бесперспективной идеей. Тогда, точно не придется выходить замуж, выбирать стороны и решать, что делать дальше. С безумных взятки гладки. А пока…
- Ты что здесь делаешь?! – после всего, что было, глупым было бы следовать правилам этикета, рассыпаться в любезностях и исполнять реверансы. К тому же, он застал ее не за самым характерным для принцессы занятием, так что, сам виноват и пусть терпит. Ему вообще должно было лежать в кровати и не вставать, пока она не позволить… Пока жрец не позволит, потому что Асвейг считала свои усилия почти бесполезными и не имела представлений о том, когда Ранбьорну вообще надлежит подняться из постели. Но точно не сейчас!
- Ты же ранен и… Ранен! – что тут еще можно было сказать? Асвейг была в возмущении. И не понимала точно полностью из-за чего: из-за того, что Ранбьорн вообще пришел, из-за того, что встал из кровати, или из-за того, что вмешался в ее тренировку. Впрочем, Асвейг растерянным взглядом скользит по мужчине всего несколько мгновений, а затем следует его просьбе, потому что так ей проще всего сбить сейчас свое смущение и недоумение. Она делает шаг и наносит удар, разворачивается, скользя клинком по его так, что неприятный лязг раздается на весь внутренний двор и делает выпад опять, пока их мечи не скрещиваются. Силы, конечно же, неравны даже когда Ранбьорн в таком состоянии и держит меч одной рукой, а принцесса обеими, но она старается не уступать.
- Тебе завтра говорить с моим братом о нашем браке и обсуждать его условия. Хочешь не дожить? – она хотела неуместно пошутить про вдову, но женой Ловдунга еще не являлась и потому посчитала это преждевременным. На лице Асвейг отражаются все приложенные к мечу усилия и то, что держится она из последних сил и отпускает клинок лишь тогда, когда совершенно неуместно замечает, что свет его не становится ярче рядом с Ранбьорном и, возможно, даже тускнеет. Опустив клинок, девушка хмурится и вращает им в воздухе.
- Когда мы вернемся в Эргерунд и когда назначим языческую церемонию?

Асвейг хочет сказать, что надеется на то, что не пожалеет о принятом ею решении. Она пошла против того, во что верила столько времени, она отступилась от своей ненависти, она не послушала свою мать, она сделала своего брата на несколько шагов дальше от трона. Это было, возможно, одно из самых сложных решений ее жизни, в основном потому что Асвейг вообще никогда не принимала никаких решений и следовала словам и размышлениям своей матери, или своего отца.
Что ж, Ранхильд и впрямь лучше других знала, что следует делать. Тот факт, что принцесса была до сих пор жива и вообще принимала какие-то там решения, целиком и полностью была заслуга вдовствующей королевы. И девушка не забывала об этом. Не собиралась. Она не хотела подводить свою мать, но она равно также не хотела следовать путем, который разрывал ее на части, но что гораздо важнее: разрывал на части ее собственную семью, ее страну, лишал их всех будущего и надежды на мало-мальски счастливый конец.
Это было почти забавно. Потому что совсем недавно Асвейг думала о том, что ей вообще не нужен и не светит никакой счастливый конец и наибольшей честью будет пасть от руки узурпатора. Что ж, теперь она и впрямь размышляла над тем, что существуют какие-то другие варианты и блеск в глазах Ранбьорна, в которые она вглядывалась с таким предельным вниманием, был самым явственным тому подтверждением.
Да, он был прав: ей было не все равно. Но теперь она понимала, что и ему тоже не все равно. Что он – не то чудовище, которое много лет ей описывали, что он тоже чувствует, что он способен на доброту, милосердие и прощение. И хотя Асвейг до сих пор не понимала и не могла понять причин, по которым Ранбьорн был столь милостив к ней самой, она могла с уверенностью сказать, что это милосердие и пробудило в ней четкое понимание того, что все не было столь уж однозначным.
Был ли он все еще ее врагом? Даже на этот вопрос принцесса не могла ответить хоть сколько-нибудь внятно. Ни самой себе, ни ему, ни матери, когда она непременно об этом спросит.
- А я не ожидала, что ты будешь говорить «спасибо» после того, что я сделала, - да, чувство вины все еще мучило ее. Но вместе с тем, после произошедшего, Асвейг ощутила нечто схожее с облегчением. Как если бы месть, которой она желала столько времени, успела свершиться. Она видела Ранбьорна таким, каким никому не следовало видеть будущего короля. И это заметно притушило пламя ненависти, что пестовали в ней так долго.
- Эти упражнения успокаивают меня, - принцесса пожимает плечами, опустив меч, но все еще держа его обеими руками. Она смотрит на мужчину без тени смущения, или страха. Пожалуй, эта поездка и все, что успело произойти в Аргайле, на самом деле смогло их сблизить. А может быть, ей просто так казалось. Слишком много эфемерного, нереального и иллюзорного в жизни Асвейг было, чтобы теперь она могла бы сказать наверняка.
- Я рада, что тебе лучше, - она молчит пару мгновений, скользя взглядом по фигуре мужчины, - Там, в темнице, ты был прав: мне не все равно, - она не стала уточнять, к чему именно это относится, потому что и сама не могла сказать точно. Ей слишком ко многому следовало испытывать безразличие, но вместо него она испытывала жалость, тревогу, печаль и беспокойство. И сам Ранбьорн тоже вызывал в ней эти чувства.
- Уверен, что сможешь ехать верхом? – интересуется она, отражая его атаку своим клинком, - Путь долгий, в Эргерунде свирепствует зима, ты не до конца поправился. Можем вернуться на корабле, - предлагает она, отступая на шаг, разворачиваясь и нанося удар, - Нет, я не против. Хотя мне кажется, что самым подходящим временем для заключения союза будет весеннее равноденствие, оно уже в марте, - так просто. Она говорит об этом так просто. Она ненавидела его за этот брак и всех, кто был к нему причастен. А теперь говорит об этом, как о свершившемся факте. Как если бы у нее был выбор и она сама приняла это решение, когда попросила Эдельвульфа выпустить Ранбьорна из тюрьмы.
- И отец, и братья. Хотя больше братья. Отец посчитал бы зазорным взаправду сражаться в тренировочном бою со слабой девчонкой, - улыбка касается губ Асвейг, а печаль – ее глаз, - Но я думаю, что он был бы рад знать, что я не бросила занятия. И братья тоже были бы рады, - потому что их тренировки нередко сопровождались хохотом, взаимными подколками и баловством. Теперь этого не было. И принцесса уже почти смогла с этим смириться. Или по крайней мере, начала пытаться.
- Слишком быстро, повтори еще раз. Пожалуйста, - тихо просит она Ранбьорна, заметив его меч только тогда, когда острие его почти коснулось груди. У нее нет страха ни в это мгновение, ни позднее. Глупая уверенность в том, что он ее не тронет. И меч отца был тут совершенно ни при чем.
- Чем ты возьмешь приданое? – вдруг спрашивает она, внимательно наблюдая за мужчиной, как он советовал – за плечом и за ногами, а затем вскидывает меч, в последний момент отражая удар мужчины, - Я знаю, что в Эргерунде плохо с провизией и едва ли станет лучше в ближайшее время, - она не продолжает, потому что разговоры эти были не для ее уст и не для ее ушей и Ранбьорн имел полное право рассердиться теперь и осадить ее. Но через несколько выпадов она все равно не сдерживает своего явственного и недвусмысленного любопытства, которое в пору было посчитать неприличным, - Каков будет свадебный дар? И условия договора? – он бы мог сказать, что это не ее дело и даже подивиться тому, что девчонка вообще лезет в это. Но, в конечном счете, интересы принцессы представлял ее брат-император, а он, скорее, будет заботиться об империи, нежели о выгоде сестры.
- Еще раз?

- Думаю, что если попросить, то обязательно найдется, - Асвейг усмехается, полагая, разумеется, что драккар им не светит, но корабль для морского путешествия им найдут. Ранбьорн был прав и идея была не столь однозначна, хотя и имела свои преимущества. Принцесса уже не могла вспомнить, когда в последний раз путешествовала морем, потому что была в ту пору еще ребенком и путешествие это вызывало у нее запредельную радость и неподдельный восторг. Как это будет теперь, Асвейг не знала, но полагала, что это поможет им легче пережить путь. Конечно, если в дороге все будет в полном порядке. О морских путешествиях девушка знала плохо, но слышала, что путешествовать рядом с Авалоном и Драконьим островом было отнюдь небезопасно. Из-за периодически пролетающих чудовищ и из-за туманов, которые накрывали колдовскую землю. Это, без сомнения, могло быть опасным, но равно и таким же любопытным и щекочущим интерес. Асвейг никогда не видела драконов. И Асвейг никогда не видела даже малого кусочка такой могущественной магии, какой был покрыт Авалон. Да, ей довелось родиться колдуньей и она выросла среди колдунов, но Авалон был чем-то другим, отличным от того колдовства, что было известно ей самой и ее близким. Принцессе казалось, что это была не просто та скучная магия, что была доступна ей самой, это было настоящее, подлинное волшебство, как в историях, что она читала. Оснований полагать, что дело обстояло именно так у девушке не было никаких, ведь на Авалоне она никогда не была и, в отличие от матери, дружбы с Верховной Жрицей не водила, но все рассказы, что она слышала и этот туман нагоняли ореол таинственности на остров и вызывал неподдельный интерес принцессы.
- Правда, нам придется плыть через «пролив туманов», а о нем ходят дурные слухи. Говорят, много кораблей потерялись в этом проливе, если подходили к туманам слишком близко. Их потом находили через десятки лет с полностью мертвой командой, или вообще пустыми. Как думаешь, это правда? Ты был на Авалоне когда-нибудь? – она терпеливо и внимательно повторяет движения Ранбьорна, позволяя ему корректировать ее и помогать сделать все правильно. Асвейг нравится этот разговор с глазу на глаз, без необходимости следовать заданному направлению беседы и без необходимости подбирать слова. Нравится принцессе и их тренировка, и то как король ей помогает. Девушка вдруг ловит себя на мысли о том, что она вовсе не против того, что Ловдунг разбил ее одиночество своим присутствием. Это было даже очень кстати.
- Она стала девой щита? – интересуется Асвейг, отступая в сторону, замахиваясь мечом и встречаясь им с мужчиной. Таких нападений она еще не делала и это кажется довольно необычным, но чтобы закрепить показанное Ранбьорном, девушка повторяет несколько раз, после чего резко разворачивается, нанося поперечный удар, который мужчина вновь ловит своим клинком. Азарт отображается на лице Асвейг и она наносит еще несколько стремительных ударов подряд, но быстро устает и дает себе короткую передышку.
- Пять лет – очень долгий срок, - задумчиво произносит принцесса, - Не знаю, даст ли согласие император, но главное – не знаю, хочешь ли ты быть обязанным ему и зависимым от Аргайла так долго? – она не требует ответа и произносит это словно между делом, не берясь советовать Ранбьорну, что ему надлежит делать. Девушка просто высказывает свои мысли и готова остановиться тогда, когда король сочтет это нужным. Если сочтет.
- Знаешь, я слышала, что существует магия, способная сделать так, что земли, опустошенные войной, восстановятся за один сезон и магия, которая поспособствует долгому плодородию этих земель. Может быть, узнаем у Ролло, когда приедем в Эргерунд? Возможно, было бы лучше попытаться восстановить хозяйство страны самостоятельно, нежели быть зависимым от кого-либо. Эдельвульф – хороший человек, он должен стать хорошим императором со временем, но это не гарантирует ему хороших советников и их добрые намерения в отношении вассалов, - девушка пожимает плечами и вновь поднимает меч, готовая продолжить тренировку. Следующий вопрос действительно застает принцессу врасплох, потому что она ожидала, что Ранбьорн, в лучшем случае, проигнорирует ее вопрос, или посоветует не лезть в свое дело, а в худшем – просто уйдет, не желая обсуждать с девицей вопросы, которые привычно решали между собой мужчины. Но король спрашивает ее мнения и Асвейг какое-то время молчит, сосредоточенно отражая удары и нанося свои, пока не оказывается поверженной и едва не лежащей на земле. Принцессе не дает упасть сам Ранбьорн и она беззлобно усмехается его любезности, вновь оказываясь на ногах.
- Что до торговли, то я не слишком сильна в экономике, но наш учитель говорил о том, что из Эргерунда вывозили драгоценные камни и оружие, что ценились на всем континенте. Но насколько мне известно, горное дело пришло в упадок вместе с войной и большинство шахтеров взялись за меч. Оружие из Эргерунда было ценно тем, что его выковывали в драконьем пламени, а для этого заключали договор между Драконьим островом и севером. Не знаю, насколько это правдиво. Я в ту пору еще не родилась. Но насколько мне известно, за услуги драконов Эргерунд платил провизией. Сейчас у нас нет ни горного дела, ни оружия, закаленного сталью дракона. Чем же мы собираемся торговать? – вопрос не праздный. Асвейг вполне ожидаемо могла быть не знакома со всеми экономическими аспектами Эргерунда и знала лишь основное. А потому, если Ранбьорн знал что-то, чего не знала она, принцесса хотела бы, чтобы он ей рассказал. Ей нравилось узнавать новые вещи и учиться.
- Быть может, это покажется тебе глупым и я вполне допускаю, что имею лишь очень слабое представление о том, что говорю, но если Ролло скажет, что экономику Эргерунда действительно можно восстановить при помощи магии и в стране будет достаточно провизии, чтобы прокормить не только себя, то что мешает попытаться восстановить давние договоренности с Драконьим островом? После того, как мой покойный дядя-император нарушил договор с ними, Драконий остров вполне может искать новых союзников. Возможно ли, что таким союзником станет Эргерунд? – это был разговор на грани предположений, потому что Асвейг действительно не знала очень многих деталей и имена смутное представление о том, о чем говорила, но даже если Ранбьорн сочтет это глупостью, она хотя бы будет об этом знать. Закончив размышления вслух, принцесса начинает их тренировку заново, пробуя в деле те движения, которым ее научил Ловдунг, запоминая их, оттачивая и следуя рекомендациям мужчины, которые он давал в процессе. Она постоянно двигается, как он и говорил, следит за плечом руки, в которой он держит меч и уже куда проворнее отражает его удары и уклоняется от них.
На вопрос о том, чего бы хотела, Асвейг молчит достаточно долго, чтобы можно было решить, что она не собирается отвечать на этот вопрос. Но она лишь собирается с мыслями.
- Ярлство, - наконец, заключает она, нанося несколько последовательных ударов, а затем уклоняясь от ударов Ранбьорна, - Сильфюр. Оно принадлежало моему старшему брату, - это была единовременно почти безумная просьба и почти пустая. С одной стороны, даровать женщине в управление ярлство – изрядная странность. Одно дело, когда женщина наследовала за неимением родственников мужского пола, получала земли от матери-вдовы, или отличалась немыслимыми, почти легендарными заслугами, но другое дело – даровать ей ярлство вот так просто, в качестве свадебного дара, который, к тому же, отойдет ей, если они с Ранбьорном разведутся. Да, это было дерзко на грани безумия и принцесса это знала. Но единовременно, если принцесса станет женой Ловдунга, то пока они женаты, ярлство будет в его фактическом владении, потому что он по праву брака станет его ярлом. А это значит, что практически Асвейг просила просто оставить ярлство во владении короны и никому не отдавать его. Ее номинальное им обладание, конечно, будет ничем все то время, пока они женаты. Да даже если бы не были женаты, она была слишком молода, чтобы править такими обширными землями самостоятельно, а значит, неизменно находилась бы под защитой короны и никогда бы не думала о том, чтобы править своими землями.
- Если у нас будет сын, эти земли перейдут ему и я выступлю лишь в качестве хранителя титула. Но если мы разведемся, или я останусь вдовой, эти земли будут… Залогом моего будущего, - имело ли смысл скрывать, для чего она это просит? Ранбьорн и сам понимал не хуже нее, что даст ей такой свадебный дар, а потому Асвейг предельно откровенна и не скрывает от короля, чего именно хочет и для чего.
- Если ты позволишь, я бы хотела, чтобы в договоре было закреплено, что ты не возьмешь себе наложниц, пока я замужем за тобой. Что ты сохраняешь за мной право на владение замком Сённерборг в герцогстве Ругаланд и на фамильные драгоценности Вёльсунгов, исключая, разумеется, королевские регалии. По прибытии, я могу показать тебе, о каких драгоценностях идет речь. Большинство из них имеет не столько материальную ценность, сколько историческую и… Родовую. Что до замка, то я прошу его не для себя, а для матери. Она выросла в Сённерборге и родилась там же. Замок важен для нее, как память и связь с предками. Он стар и неприступен, но едва ли имеет стратегическое значение, которое может представлять интерес для твоих военачальников. И последнее, о чем я хотела бы попросить, это… Закрепить договором, или просто обещанием короля, не выдавать моих сестер замуж, не обсудив это со мной, или со вдовствующей королевой. Многие захотят руки Асхильд уже сейчас, но я знаю, что даже среди сторонников моего отца были люди, не достойные того, чтобы смотреть на нее. Я бы не хотела увидеть, как моя сестра окажется в руках негодяя.

Асвейг слушает очень внимательно, ловя смену интонации и настроения Ранбьорна, словно бы опасаясь, что он может быть ею недоволен. У нее есть основания полагать, что это правда, потому что совершенные ею поступки никак не отвечали доброму отношению и потому у принцессы создавалось ложное впечатление, что король лишь отложил свой гнев и расплату для нее до удобного момента и настать он может в любое время. Она старается быть мало-мальски осторожной в своих словах, опасаясь, что любое из них заставит мужчину взорваться, но этого все не происходит. Но Асвейг слушает, отражает удары и наносит собственные, оттачивая то, что король успел ей показать.
- Это помогло? Обряд помог? – интересуется принцесса. Навыки ее в колдовстве были далеки от таких масштабов и она никогда не задумывалась о том, чтобы посягнуть на нечто подобное. То, что это умели колдуны Авалона Асвейг нисколько не удивляла. Но она никак не могла припомнить, делал ли Ролло нечто подобное для ее отца и для Эргерунда ранее, - Я не имею ничего против Верховной Жрицы на нашей свадьбе, или любого другого человека с Авалона, или Драконьего острова. Мой отец говорил, что дипломатия намного значимее даже самой победоносной войны и раз уж в Эргерунде настало время мира, поддерживать связи это важно. Но я думаю, что спросить нашего Верховного Жреца о его взглядах на этот счет и его умениях, не будет лишним. Так мы проявим уважение к нему и его умениям. А если он может делать то же самое, нам даже не придется никого об этом просить. Хотя пригласить правителей обоих островов и всех королевств на свадьбу – все равно хорошая идея, - правда, она не знает, понятия не имеет, как на это приглашение среагирует Рогнеда. Сестра была в сложном положении и не ей теперь было препираться с соседями, но нравом Великая Княгиня, на взгляд Асвейг, пошла в мать. Насколько жизнь на чужбине изменила ее, принцесса не знала, но если уж она до сих пор удерживает трон для своего сына, не значило ли это, что она ушла намного дальше Ранхильд в своих устремлениях? Так или иначе, с ней нужно было быть внимательной. Но об этом они поговорят позже. Время еще будет.
- Да, меня волнуют наложницы, - она легко признает это, пожимая плечами и нанося очередной удар, про себя отмечая, что Ранбьорн начал сдавать и виной тому была точно не низкая выносливость, а последствия его травмы. С тренировкой пора была заканчивать, - Я знаю, что у тебя почти наверняка будут любовницы и некоторыми из них станут глупейшие из моих фрейлин, но этот брак призван объединить наши династии, а это значит, что на трон в будущем должен сесть наш ребенок. И даже если мои дети, как рожденные от законной супруги, будут иметь приоритет в правах наследования, я не хочу для них того же, что пережили мы с тобой и наши династии. Я не хочу, чтобы брат пошел против брата и твои дети от наложниц могли угрожать моим. История не должна повториться. Она итак слишком близка к этому, - Асвейг имела в виду, разумеется, саму себя. Если считать брата Магнуса мертвым, как полагали многие в Эргерунде, то наследницей своего отца становилась его старшая дочь, которую отстраняли от трона завоеватели. Нечто подобное уже положило начало этой войне, когда дядя отстранил от трона племянницу, а она вышла за герцога Ловдунга и положила начало всему этому бесконечному безумию. Нет, этого больше не повторится. Никогда. Асвейг сделает все, чтобы никогда этого не допустить. И потому она говорит так откровенно и прямо. Быть может, она говори откровенно и прямо единственный раз за все время их знакомства. В основном потому что до этого ее никто не спрашивал и мнение ее было настолько вторично, насколько подобное вообще имело место быть. Принцесса не была в обиде. Она знала, что для того, чтобы с твоим словом считались, за ним должен стоять меч.
- Благодарю тебя, Ранбьорн, - вполне искренне и совершенно спокойно говорит девушка, не отвлекаясь от тренировки, - Мысль о том, что моя сестра может выйти замуж за мерзавца, не давала мне покоя, - Асвейг никогда не рассчитывала, что сама будет решать свою судьбу. Старшая дочь короля, чего здесь можно было ожидать? Лишь после поездки обнаженной на лошади, принцесса была убеждена (равно, как и вся ее семья), что никогда не выйдет замуж. После падения армии Вельсунгов уверенность эта пошатнулась. Они с матерью обе знали, что выбирать ей едва ли теперь придется. Так и случилось. Но у Асхильд была надежда если не выбирать, то, по крайней мере, быть услышанной. Теперь была.
- И за ярлство тоже. Это много для меня значит, - значит, что он не воспринимал ее исключительно, как вещь, которая была несостоятельна в случае его отсутствия, что он понимал важность обеспечения ее будущего в случае резких перемен, что он считал ее женщиной достойной такого дара, наконец, что он не лишал ее саму и ее семью всего, что им принадлежало раз и навсегда. Ярлство это большой шаг. Асвейг не знала причин, по которым Ранбьорн согласился так легко, но, видят Боги, она на самом деле была благодарна.
Следующие несколько минут принцесса молчит. Она уже решила, что пора заканчивать тренировку и потому, сосредоточенно повторяет движения, которые кажутся уже отточенными и хорошо знакомыми, хотя и то, и другое ложно. Она даже не ожидает, что может застать Ранбьорна в тупик, а потому, едва не вскрикивает, когда совсем не нарочно оцарапывает его кожу.
- Прости, - воткнув меч в землю, она поднимает руки, давая понять, что не хотела дурного. Но незначительная царапина на шее короля очень скоро становится наименьшей из проблем, потому что оценив состояние мужчины, девушка отмечает, что он вовсе не в порядке и зелья ее не подлечили его достаточно для того, чтобы вести тренировки во дворе даже с девушкой. С мечом придется повременить.
- Тебе плохо. Рано взялся за меч. Даже для тренировки с девчонкой, - принцесса убирает свое оружие в ножны и обеспокоенно смотрит на мужчину, - Идем. У меня еще остались зелья, что тебе помогут.

Видят Боги, Асвейг любила своих сестер. Она любила всю свою родню и испытывала к значительной ее части искреннюю и глубокую привязанность. От того ей настолько сложно было принять смерть отца и братьев, от того ей трудно было даже смотреть на Ранбьорна в первые дни. Но что до Рогнеды, то принцессе порой казалось, что они не были сестрами. То ли она уехала слишком давно, то ли так было всегда, но Асвейг вела с нею переписку и не чувствовала в ней девушки, которую когда-то знала. Может быть, это было от того, что они слишком много лет не виделись. Может быть, из-за тягот, которые переживала сестра. Но принцесса очень сильно сомневалась, что Рогнеда так просто простит Ранбьорну смерть своего отца и братьев и буду рада прибыть ко двору, при котором некогда выросла, но который теперь принадлежал чужим людям. Разве что, если союз будет для нее полезнее и значимее, чем конфликты и прохладный нейтралитет? Да, пожалуй, из этой ситуации можно было извлечь выгоду для них всех. Или попытаться извлечь. Но в таком случае, Ранбьорну, возможно, стоило поторопиться. Начать переговоры с ее сестрой надлежало прежде, чем их начнет королева Ранхильд. Если мать и сестра объединятся, Эргерунд захлебнется кровью. А если правительница Гардарики и король Эргерунда заключат союз, это могло на долгие годы объединить две державы. Захочет ли Рогнеда поддерживать Ранбьорна, зная, что ее младший брат жив? Ответ на этот вопрос был известен лишь Богам. И Асвейг не уверена, что ей удастся выяснить ответ на него раньше, чем она пошлет приглашение на коронацию.
- Моя сестра – истинная дочь своего отца. Но прежде – истинная дочь своей матери. Ты сможешь найти с ней общий язык, только если предложишь больше, чем могла бы предложить королева. Полагаю, что жизнь и власть ее сына для нее важнее, чем забота о мести за почивших. Да, я напишу ей, - принцесса кивает. Ранбьорну было, что предложить ее сестре. У него была армия. У нее – процветающая страна и много врагов, которые желали смерти ей самой и ее сыну. Если Асвейг знала свою сестру, то Рогнеда на многое готова, чтобы сокрушить всех, кто пошел против нее. Впрочем, об этом можно будет подумать, если она вообще согласится приехать в Эргерунд.
- Верю, - глядя прямо на мужчину, отвечает Асвейг. Конечно, он сражался с ранами куда хуже и в состоянии куда плачевнее. Война шла тридцать лет, и он на ней вырос, но что важнее – выжил. Однако…
- Сейчас мы не на войне, противник из меня неважный и я не хотела закончить тренировку так, - она склоняет голову к плечу и чуть щурит глаза, когда разглядывает Ранбьорна, то ли силясь оценить его состояние, то ли задумавшись о чем-то отвлеченном.
- Хорошо, что помимо моего запаса зелий у нас есть еще и немного магии, правда? Достаточно, чтобы я могла потратить ее, если кто-то из моих фрейлин заболеет, - принцесса улыбается и ничуть не смущается, когда Ранбьорн убирает непослушные пряди. Вероятно, сейчас она выглядела совсем не так, как должно было выглядеть особе королевских кровей и особенно это касалось прически. Но такая мелочь теперь мало волновала девушку. Она была слишком довольна продуктивной тренировкой и своими, возможно, мнимыми успехами, чтобы переживать теперь о том, как теперь выглядит.
- Все мужчины развратники, разве нет? – спрашивает Асвейг, пожимая плечами. Да, у всех мужчин, которых она знала, помимо жен были и любовницы. Это относилось и к ее матери и к ее братьям. Не ко всем, но к большей их части. Принцессе довелось наблюдать за тем, с каким достоинством законные жены выносили факт измены. И ей в ту пору казалось, что она бы точно не стала терпеть подобного и прокляла бы и мужа, и его любовницу, чтобы навсегда запомнили. Но ее мать вела себя так, будто ничего не происходило. Эти шлюхи были для нее пустым местом, меньше, чем значила муха в летний зной. Она знала, что они – периодическая данность, в то время как она – постоянная и неизменная королева Эргерунда. В этом находили определенную мудрость, которую никак не могла разглядеть горячая и склонная к гордыне Асвейг. А теперь она сама спокойно говорила об этой данности и готова была ее принять.
- Это… - она задумывается, подбирая слова, - Здравый смысл. Но если хочешь знать, то да, мне было бы приятно думать, что у тебя нет других женщин, - она коротко усмехается, потому что ситуация и впрямь кажется забавной. Были ли женщины, что обсуждали со своим мужем любовниц задолго до свадьбы? Отчего-то это кажется Асвейг почти неприличным и она смущается этого разговора, не добавляя больше ни слова на этот счет.
- Так вот чего тебе хочется? Вовсе не примирения династий, не залога того, что ты удержишься на троне, а любящей и мудрой жены? – смущенно смеется Асвейг, думая добавить, что Ранбьорн не там стал эту жену искать, - Я учту твое пожелание на будущее. Но должна сказать, что подобные разговоры меня смущают и мне не приличествует вести их даже после свадьбы, не говоря уже о том, чтобы «до», - она улыбается и замолкает, но всего спустя мгновение ее пальцы сжимают запястье короля и она тянет его в замок.
- Обработаем порез и отпоим тебя зельями, - комментирует Асвейг свой порыв, другой рукой крепко сжимая ножны с мечом.
- Ты уже был женат когда-то? Мне отец говорил, что никто не возьмет меня в жены после моей выходки с поездкой обнаженной на коне по всему Хедебю. Если бы он знал…

Асвейг тихонько вскрикивает от неожиданности, оказываясь в объятиях Ранбьорна и заливается краской еще сильнее, чем едва услышав его вопросы. И что только он себе позволяет? Девушка не знает, стоит ли ей сердиться, или же заподозрить в поведении Ранбьорна неладное, но пока она испытывает только немыслимое смущение от его чересчур вольного поведения. Да, они должны были стать супругами, да, женщина, которая проехала обнаженной под взглядами многих глаз не должна была вообще знать никакого стыда, да, эти вольности были позволительны между супругами, но принцесса не понимала, что служит им причиной. Дала ли она повод думать, что с нею можно себя так вести, или дело было в чем-то ином? Хотел ли он ее унизить, смутить сильнее, заставить чувствовать себя неловко? Принцесса не знала, и ей было сложно понять суть происходящего в силу неопытности. Зачем Ранбьорн это делал? Еще неделю назад она была убеждена в том, что он хочет лишь политического союза, который принесет мир стране и удержит его на троне. Теперь Асвейг казалось, что в происходящем было что-то личное, что-то за пределами политики, войны и власти. Принцессе с трудом в это верилось. Но если нет, то почему Ранбьорн вообще здесь?
- Ты – король, Ранбьорн, - пожимает плечами девушка, внимательно глядя мужчине в глаза, - И когда я стану твоей женой и королевой, мы вернемся в Хедебю, мы вообще ни о чем не сможем говорить откровенно, без свидетелей и надежды на то, что никто не станет вмешиваться в наши дела, - Асвейг уже предвосхищала, как в паутине придворных интриг и противостояний двух партий будет хрупок их брак. Она знала, что политики в их отношениях будет гораздо больше, чем чувств и личного мнения. Если бы принцесса могла выбирать, она бы никогда себе такого не пожелала. Но выбирать она не могла никогда. Ни во времена правления своего отца, ни после своей выходки, ни тем более теперь. Да, она и впрямь пожелала бы, чтобы они с Ранбьорном познакомились многим раньше, узнали друг друга в других обстоятельствах. Но теперь ей приходилось мириться с тем, что есть и пытаться понять – являются ли слова и действия короля просто формой грязной манипуляции, или он и впрямь мог испытывать к ней что-то помимо политического интереса.
- Если хочешь знать, то в детстве я мечтала стать жрицей, - она не смеет смеяться над этой своей детской мечтой, потому что ей кажется святотатством потешаться над жрецами даже в таком невинном ключе, но улыбка все-таки появляется на лице девушки, - Но это было вовсе не потому что я так не любила мужчин, что не хотела ни за кого из них замуж. Просто моя вера в Богов была велика, а Ролло был для меня их олицетворением на земле и впечатлял меня настолько, что я была убеждена, что тоже пойду его путем. Не сложилось. Хотя, готова поклясться, что в день моего сомнительного подвига отец пожалел об этом. О, ты бы только видел их лица, - она смеется, глядя на мужчину, вспоминая тот день. Ей было безумно страшно, но она все равно делала то, что считала нужным. Тогда ей доставало решительности следовать своим убеждениям. А теперь? А теперь она сомневалась в каждом шаге, каждом слове и еще вчера, заснув с одними убеждениями, сегодня смело подвергала их критике и передумывала тысячу раз на дню. Что из этого было правильным? Асвейг не знала. А в тот день ничего правильнее и нужнее для нее не было. Она спасла отца от чудовищной ошибки и говорили даже, что король был ей благодарен. Но правду знала только сама принцесса.
- Идем, - соглашается девушка тихонько и направляется в замок, уверенно сворачивая по коридорам, что были знакомы ей с детства. Иногда Асвейг казалось, что их она знает даже лучше, чем коридоры замка в Хедебю, но так ли это было на самом деле, или недостающие элементы угодливо дорисовывала фантазия, девушка теперь не смогла бы сказать наверняка.
- Браки, зачастую, становятся частью политической необходимости. А у вас во время войны она, конечно же, была, - это не вопрос, а утверждение. Принцесса знала, потому что если бы не ее поступок, была бы на месте младшей сестры, выдана замуж за князя Гардарики, чтобы получить его поддержку. В некотором смысле ей повезло. Но с другой стороны, чем ее нынешний брак так уж сильно должен был отличаться от того, который был предложен Рогнеде?
- Поэтому, мне казалось, что ты уж точно должен был быть женат. Правда, что в один из отрезков войны твой отец предлагал поженить нас и закончить кровопролитие, вновь сделав династии едиными? – об этом ходили слухи, источник которых принцессе не был известен, потому что речь шла о времени, когда она была еще совсем ребенком и ее мнения едва ли кто-нибудь стал бы спрашивать. Замуж за Ранбьорна, однако, тогда ее никто не отдал. Король Висбур еще был уверен в собственной победе.
- Но да, о твоих детях я тоже волнуюсь. Не будет покоя Эргерунду, если трон будет обещан не нашему наследнику, - хотя об этом Асвейг даже думать не могла. Она все еще свято верила в то, что на троне окажется Магнус, ее брат и весь этот кошмар закончится. По наивной своей и поверхностной глупости принцесса верила и в то, что Ранбьорну даже не обязательно для этого умирать. Еще недавно так желаемая мысль о его смерти теперь вызывала в Асвейг отторжение, вероятно, после того, что она успела сделать.
- Ваше Величество! – восклицает принцесса, уже стоя неподалеку от своих покоев. Конечно, он смущает ее своим вопросом и, конечно, вызывает смущение, от которого девушка даже не может поднять глаза от пола. Она дожидается, пока дверь в покои откроет стража и коротким жестом просит фрейлин удалиться хотя бы в соседнюю комнату. Им точно не надлежит быть свидетельницами такого разговора.
- У Вас совсем нет стыда! – выпаливает девушка, вздернув подбородок, копаясь в сундуке и доставая из него шкатулку со склянками, - Конечно, нет. Я ведь не была замужем, - для нее это всецело взаимосвязанные критерии. Не была замужем – невинна. В чем, в чем, а в благочестии принцессы никто не смел бы усомниться.
- Пей, - протягивая мужчине склянку с зельем, коротко говорит девушка и подает мужчине кубок с вином, чтобы перебить горечь отвара, - И покажи, где больше всего болит.

- Ты – мужлан, Ранбьорн, - с убийственной правдивостью в голосе сообщает ему девушка, тихонько смеясь, тем самым явственно давая понять, что не стремится обидеть, или чем-то оскорбить мужчину. Да и могло ли подобное вообще быть оскорблением для эргерундского воина? Большинство из них не блистало манерами, не знало стыда и совести, не учитывало никаких норм приличия. Это не было следствием полного отсутствия воспитания. Скорее, следствием нравов королевства и особенно – войны, которая длилась тридцать лет, уносила жизни и заставляла быть жестче, чем это требовалось в мирное время. Асвейг понимала. Она выросла на войне. И все-таки заливалась краской, стыдилась и смущалась этих вопросов, какими бы обыденными они ни казались самому королю.
Принцесса неторопливо расставляет склянки на столе у окна, явственно чего-то ожидая. А ожидает она пока король выпьет данное ему зелье и позволит Асвейг провести все необходимые манипуляции без вечного мужского «само пройдет». Она знала, что многие травмы, полученные королем в подземелье имели вполне реальные шансы не пройти вообще, не говоря уже о том, чтобы пройти самостоятельно. И она не оценивала собственные способности достаточно высоко, чтобы полагать, будто сможет помочь с теми ранами, что Ранбьорн получил в тюремных казематах. Чувствовала ли Асвейг вину? Всецело. И не пыталась отрицать этого даже перед самой собой. И после тренировки она даже могла сказать себе, почему. Потому что этот человек был убийцей членов ее семьи, узурпатором и сам факт его жизни был оскорблением всем ныне живущим Вёльсунгам, но она видела в нем нечто большее. Человека? Мужа? Хорошего короля? Этого Асвейг не знала. Но за пределами своего упрямого неприятия принцесса находила нечто, что заставляло ее думать о короле в ключе далеком от многолетней вражды, боли, ненависти и страха, что одолевали их всех долгие-долгие годы и должны были завершиться теперь. Потому что принцесса знала, что все вокруг устали от бесконечной войны. И теперь она ощущала, что устала тоже, хотя ей и не довелось сражаться на поле боя.
- Прекрати, или я больше не буду с тобой разговаривать! – угрожает Асвейг, смеясь и забирая склянку из рук мужчины. Она ставит ее на столик и оглядывает здоровенный синяк на коже, порываясь в первое мгновение коснуться его, чтобы убедиться в предположении жреца-целителя, что осматривал короля вчера. Он говорил, что у Ранбьорна, возможно, сломано ребро и это может иметь плохие последствия, но король не позволил полноценно осмотреть, сделать выводы и помочь с заживлением, потому что не считал это важным. Асвейг считала. Потому что вообще все это происходило только из-за нее одной и она должна была хотя бы попытаться это исправить.
- Не вставай, - просит девушка, глядя на мужчину. Она знает его ощущения сейчас. Она сама варила эти зелья. Она сама их принимала. Она сама отпаивала и опаивала ими других людей, - Ранбьорн, не вставай, - убедительно просит принцесса, но безуспешно, потому что король все-таки поднимается на ноги и почти тотчас же падает на пол, сопя в глубоком сне.
Девушка сокрушенно качает головой, поднимает стул и ставит его на место. Садится на колени и с огромными усилиями переворачивает мужчину на спину.
- Надеюсь, тебе снятся хорошие сны, - тихо говорит принцесса и велит фрейлинам войти. Суета наступает неимоверная, особенно среди тех, кто не имеет даже малейшего подозрения о произошедшем. Леди Ингстад к ним не относится, так что уже скоро король лежит на кровати принцессы, заботливо уложенный двумя стражниками, а вокруг него суетится фрейлина принцессы и прибывший жрец. Речь идет о ребрах, о руках и о том, как пострадал мужчина в тюремных казематах. Асвейг не слушает. Потому что она убеждена, что не сможет помочь и все ее участие заканчивается там, где надо найти очередное зелье, подать бинты, или что-нибудь вроде того. К счастью, король спит крепко и не видит всего кошмара, что с ним творят, а еще не чувствует боли, что совсем уж бесценно. Для Асвейг. Потому что боли она боялась очень, очень и очень сильно.
В суете проходит около часа, прежде чем жрец сообщает, что сделал все, что мог и король будет в полном порядке. Стоит поить его заживляющими отварами и неделю не снимать с шеи серебряную плашку с рунами на ней, это поможет скорейшему выздоровлению. А еще королю нужно пару дней отдохнуть. Это Асвейг знает и сама, а потому вкладывает в руки мужчины пару монет и отпускает его с миром.
- Он будет недоволен, когда проснется, - уверенно сообщает леди Ингстад и девушка кивает, садясь на край кровати напротив женщины, что явно не намеревалась никуда уходить, оставляя госпожу наедине с мужчиной в столь поздний час. Слухи в Аргайле распространялись быстрее чумы. Так принято было считать.
- Зато жив и не увечен, - пожимает плечами Асвейг, наблюдая за тем, как король нахмурился и зашевелился, очевидно, готовый вот-вот проснуться. Принцесса поправляет повязку у него на ребрах и опускает рубашку, внимательно глядя на Ранбьорна.
- Ваше величество, как вы себя чувствуете?

Асвейг могла бы посетовать на то, что Ранбьорн такой недоверчивый и даже обидеться в отдельном случае, но сейчас она прекрасно понимала, что недоверие к ней совершенно оправдано и у короля нет никаких оснований полагать, что она опоила его, чтобы помочь. Опоила, чтобы помочь, это даже звучало неопределенно глупо и потому, принцесса признавала, что ей придется перетерпеть явное неудовольствие мужчины, возможно, его гнев и смертельную обиду. Но в конечном счете, если он планировал ходить, держать в руках меч и сражаться не с девчонкой во дворе, а в настоящем бою, ему следовало еще вчера послушать жреца и сделать так, как ему велят. Так что, в некотором смысле, король был виноват сам, и Асвейг только исправляла эту нелепую, глупую оплошность с абсолютным нежеланием позаботиться о себе самостоятельно. И как только этот человек собирался править страной, если не мог позаботиться о самом себе? Кому нужен был мертвый король? Кому нужен был король-калека? На что он рассчитывал? Вопросов было много, но у очнувшегося Ранбьорна на порядок больше и принцесса была готова на них отвечать, проявив должную степень терпения и уважения к теперешнему состоянию мужчины, кажется, перебинтованного и залеченного целиком и полностью, а не малыми частями, как могла бы подлечить его Асвейг со своими зельями и неоднозначными магическими талантами.
- Спокойно, Ранбьорн, - говорит девушка таким ровным голосом, будто это не ее плечи сейчас чрезмерно сильно сжимали мужские руки, грозясь раздавить. Принцесса морщится от боли, но не вырывается, зная, что разум короля сейчас затуманен, силы у него предостаточно даже с учетом полученных травм и ярость в его глазах не грозила ей ничем хорошим.
- Ваше Величество, успокойтесь, прошу вас, - вежливо просит принцесса все тем же спокойным тоном, глядя Ранбьорну в глаза и объясняя прописные истины точно ребенку, - Если вы меня не отпустите, я не смогу вернуть ваш амулет, - говорит она, вздыхая, - А еще вы сжимаете пальцы слишком сильно и причиняете мне боль, - ничуть не изменившись в голосе, добавляет девушка, не отрывая взгляда от короля. Вокруг суетится леди Ингстад, готовая вступиться за госпожу, но Асвейг умело создает имитацию контроля над ситуацией и, как ей кажется, в самом деле ее контролирует.
- Вы выпили сильное снотворное на безобидных травах, Ваше Величество. Если бы я опоила вас с любой другой целью, кроме как с тем, чтобы уложить спать, разве бы вы проснулись? – спрашивает она, силясь призвать к здравому смыслу короля, - А бинты? Посмотрите на свои руки и ребра? А почему ничего не болит, скажете? Вам не кажется, что так человека не опаивают и тем паче – не убивают? – спрашивает она снова, не отрывая взгляда от мужчины, как если бы имела дело со львом – отведешь взгляд и отправишься в могилу. Асвейг отдавала себе отчет, что сейчас Ранбьорн плохо соображает и ему понадобится время, чтобы все осознать в полной мере, насколько это было возможным. Но она очень терпелива, ничуть не гневлива и легко прощает подобное поведение, потому что видит ему вполне рациональные и здравые причины. Сама бы она вела себя ничуть не лучше, окажись в подобной ситуации, разве что, вместо гнева, испытывала бы страх и обиду.
- Жрец-целитель, что прибыл с нами из Эргерунда, посетовал на то, что вы вчера не дали ни осмотреть, ни перевязать, ни толком вылечить раны, что получили за последние дни. Он говорил что-то о том, что у вас сломаны ребра, и вы получили какие-то травмы, которые могут привести к долгоиграющим последствиям. Ваши движения сегодня на тренировке лишь подтвердили его слова. Уговаривать вас дать ему осмотреть и сделать, что должно, было бы не слишком-то эффективно, не так ли, Ваше Величество? – она говорит неторопливо и дожидается хоть какой-то реакции с тем, чтобы глаза, что сейчас были больше похожи на стеклянные пуговицы, наполнились пониманием. Это, однако, происходит отнюдь не сразу. Асвейг понимает. Ранбьорн же выпил целый бутылек.
- Ваш амулет никуда не делся. Он лежит в маленькой шкатулке на столе с травами, я хотела отдать его вам, как только вы проснетесь. Он там, потому что жрец сделал вам амулет для скорейшего выздоровления и попросил носить его несколько дней, чтобы все быстро и легко зажило, не оставив последствий, - она указывает леди Ингстад на крошечную деревянную шкатулку и женщина дает ее. Асвейг открывает и показывает Ранбьорну, давая понять, что никто у него ничего не забирал и нет никакой нужды бояться, или опасаться действий принцессы. По крайней мере, сейчас.
- В голове еще немного пошумит, потому что вы выпили больше настойки, чем нужно и проспали достаточно долго, но это полностью пройдет еще до рассвета. Вам не о чем тревожиться, хотя и нужно отдыхать, так много, как вы сможете себе позволить. Вам ведь еще встречаться с императором, - Асвейг вздыхает, ощущая, как хватка на плечах ослабляется и одобрительно кивает, коротко улыбнувшись.
- Как себя чувствуете?