Реджина распахивает глаза, и тьма вокруг нее расступается. Она оглядывается и узнает обстановку, но с таким немыслимым трудом, что кажется, будто видела этот замок в последний раз очень давно. Хархайд. Что она здесь делала? Корбу было очень плохо, но не настолько, чтобы не помнить, где именно она в последний раз засыпала. Это был Асхейм. Как она могла очнуться в Хархайде? Ее перевез Кайден? Ведьма хмурится в непонимании и сжимает пальцы на запястьях. Именно в это мгновение она понимает, что не очнулась. Вовсе нет. Она была здесь по чьей-то злой воле, что не давала ей вернуться в тело и еще прежде, чем различить маленькую фигурку младшего сына у алтаря в святилище, Корбу поклялась себе, что найдет ту волю, что привела ее в это место и не давала вновь открыть глаза в реальном мире. Найдет и сотрет в порошок, но прежде, сполна насладится его страданиями.
Маленький Айден кажется таким щуплым, что Реджина невольно отмечает, что нужно приказать нянькам получше его кормить. Он сидит на коленях у алтаря в одной рубахе, бессильно опустив ручки и глядя на лик Всеотца почти что в гневе, если можно было говорить о гневе в отношении трехгодовалого мальчика, что сбежал посреди ночи в святилище и теперь говорил что-то лику Херьяна, сжимая ладошки.
- Папы нет! И мамы тоже нет! Они говорили, что мы будем играть с братьями и сестрами, да только что нам теперь до того? Я все знаю, - Айден всхлипывает и сердце Реджины сжимается от этого, - Я подслушал разговор тети Кэт и Редвульфа. Папа уехал на войну и может умереть, а мама уже почти умерла. Мама учила нас молиться тебе, говорила, что ты нас защитишь. А ты обманщик! – с этими словами мальчик подскакивает на ноги и толкает статую Всеотца, отчего та опасно покачивается, - Обманщик! Ты не защитил ее! А если не защитишь еще и папу, то я тебя ненавижу! И никогда не стану твоим защитником, как говорила мама! Так и знай! – кричит Айден в гневе и толкает статую еще раз, теперь уже добиваясь того, чтобы она упала. Мальчик не пугается содеянного и лишь подпрыгивает от неожиданности, а затем растирает слезы по щекам. И лишь оглядевшись, выбегает из святилища, теряясь в коридорах замка.

- Айден! – Реджина делает глубокий вдох, закашливается и распахивает глаза, хватая себя за горло. Нечем дышать, нечем дышать! Ведьма еще какое-то время задыхается, но стоит повернуться на бок и ей удается начать глотать воздух пересохшими губами и горлом. Она не знает, на самом деле, в какой промежуток своего путешествия видела рассерженного сына, но теперь убеждена, что это не имеет никакого значения и отношения к делу. Какая разница? Ее сын страдал в своем страхе, и Реджина была так далеко, что не могла с этим ничего поделать. Это ее вина. Вина того, кто сделал с нею это. И если сама Корбу вольна была только убедить сына в том, что никуда не уйдет, то виновный, точно заплатит сполна.
- Воды, - хрипит она напуганному слуге и тот выбегает, во всю глотку разнося весть о том, что Верховная пришла в себя. Идиот. Какое это имело значение, если началась война? Что за война, где? Что произошло? С кем воюет Кайден, где Гэбриэл, что происходит? Вопросов бесчисленное множество, но ведьма не может их задать, пока не попьет. Она с невероятной жадностью выпивает несколько кубков с водой, прерывается, а затем пьет снова. Слабость неимоверная, жажда такая же, а о голоде и говорить нечего.
- Неси исцеляющие отвары, укрепляющие, готовь ванну и еду. Пусть зажарят целую утку. И приведи мне сэра Артура, - распоряжается Корбу, зная, что брат мог уехать куда угодно, но без одного из своей дружины он бы ее не оставил. Реджина только успевает накрыться меховой накидкой, как кланяясь и улыбаясь в тридцать два зуба, является сэр Артур и тут же начинает повествование о произошедшем. Значит, ублюдок, Буйон. Ведьме становится неспокойно, потому что она знает, что чертов мерзавец опасен и его колдовство могло сыграть злые шутки даже с драконьими всадниками. Зачем они поехали без нее? Кто только выдумал воевать с ублюдком? Впрочем, война эта шла уже слишком давно, чтобы полагаться на благоприятные исходы. И даже Корбу, что все это время была против тотального уничтожения самых древних семейств острова, понимала, что рано или поздно, но Буйона сотрут в порошок. Тот час настал? Реджина не знала. Ей оставалось только ждать. Жестом она отсылает Артура и он клянется весь день потратить на то, чтобы оповестить Авалон о том, что Верховная пришла в себя. Откуда Авалон знал, что Верховная из себя выходила?

Она ест, как в последний раз. Голод все не хочет покидать ее и Реджина в полной мере наслаждается едой, хотя привычно не питала никаких привязанностей ни к еде, ни к красивым нарядам, ни к украшениям, ни к другим земным радостям. Теперь же она, словно пытается убедиться в том, что на самом деле жива. И сразу после обеда усаживается в горячую травяную ванну, в которой проводит до самой ночи в одиночестве, позволяя прислуге лишь добавлять больше горячей воды. Порыв тут же поехать к детям на Драконий остров Реджина пресекает сразу. Она знает, что ее нынешний вид вызовет больше тревог, чем радости. Да и прежде следовало дождаться Кайдена. Он ведь не взял Ригана с Редвульфом в бой, правда? Корбу вздыхает. Ни сыну, ни брату, ни Кайдену не должно ничего грозить. Ее магия была вездесуща. По крайней мере, ведьме приятно было так думать. А это значит, что нужно набраться терпения и положиться на Всеотца.
И Корбу полагается. Она ложится спать, а на рассвете идет в местный храм, проводит богослужение, а затем остается здесь и почти сутки проводит в молитве. Преодолевать слабость тепла было непросто, но Всеотец вернул ее, он был с нею, а большего ей и не требовалось. Реджина молится так истово, что за нее начинает переживать местный жрец. И все-таки, на рассвете нового дня она возвращается в крепость Асхейма и силясь занять себя, убежденная в том, что здесь не хватает женской руки, командует бесконечной уборкой, перестановками и бесчисленным множеством слуг. Ей просто нужно было занять себя и руки. Ехать в таком состоянии в Сангреаль? Ну, уж нет. Не хватало еще врагам видеть ее такой. Позже. Многим позже. Точно не раньше, чем придет в себя, насколько это возможно.

Она различает стук копыт задолго до того, как внутренние ворота распахиваются. Нутром чует, что Кайден и Гэбриэл живы. Магией знает, что Риган в порядке. Это не разумное осознание, но чутье столь явственное, что Реджина даже не пытается с ним бороться. Она лишь посылает слугу, чтобы тот попросил Аркелла к ней. Сама ведьма не хочет показываться в таком виде на людях, да, и чего греха таить, боится ослабеть настолько, что лишится чувств прямо там. Не хватало еще лишних беспокойств тем, кто итак пережил их слишком много.
Реджина улыбается, видя Кайдена. Он в порядке? У Корбу нет ответа, когда он подхватывает ее на руки, кружа по комнате. Она утыкается мужчине в плечо и тихо смеется.
- Кайден, скажу тебе честно, если ты не остановишься, велика вероятность, что меня стошнит, - смеясь, заявляет она, хотя говорит вполне серьезно. Ведьма все еще чувствовала себя неважно, а Кайден вел себя неосторожно для человека, который хотел, чтобы Корбу сохраняла остатки самообладания.
- Я рада, что ты дома. Как ты? Как Гэбриэл? Как Риган? Вы не ранены? Все хорошо?

Реджина тихо смеется в ответ на замечание Кайдена о невыплаканных слезах, хотя они оба знают, что это совсем не смешно. Они расставались в таких условиях, что не было надежды ни на то, что вернется сама Корбу, ни на то, что с Первым Маршалом все тоже будет в порядке. Женщине кажется, что это продолжается вечность, что они всегда ходили по краю, что риск не вернуться, погибнуть, заснуть навсегда в очередной попытке вернуться с астрального уровня  - всего лишь часть их обыденной действительности.
Но каждый раз, когда им это удавалось, Корбу чувствовала радость, ощущала себя живой снова и снова и эйфория от того, что они оба живы, захлестывала разум. Сейчас для эйфории не хватало должного физического самочувствия – Реджина все еще ощущала немыслимую слабость, но она была рада тому, что он здесь. Тому, что они оба здесь. Могут говорить, что-то обсуждать, улыбаться и быть в порядке. В их распорядке жизней это было такой невероятной редкостью, что у Корбу, порой, появлялись вопросы о том, стоит ли оно вообще того. И каждый раз она осознавала, что вне зависимости от ответа, у них все равно не было выбора. Потому что пути к отступлению были закрыты много лет назад и теперь все они, включая самого Кайдена, Реджину, а еще Гэбриэла, Катриону и многим других, могли только следовать избранному много лет назад пути и исполнять свой долг.
Кайден исполнил. И он был здесь. Реджина тоже справилась. Она тоже вернулась. И путь ее был безмерно и бесконечно долог, страшен, как война, а может быть, намного-намного страшнее. Но она не расскажет об этом Кайдену. Совсем никому не расскажет, потому что знает, что и брат, и Кайден, и Риган, и кто угодно еще из ее близких натерпелись за последние дни страха слишком много, чтобы выносить еще и это. Корбу не могла обрекать родных и любимых людей на подобное. И ни за что не станет. Потому что ее первейшей обязанностью было беречь их от всего.
- Прости, Кай, - смеется женщина, целуя Кайдена в губы и гладя по щеке, - В этот раз я была занята кое-чем более важным, чем слезы по ушедшему на войну мужчине, но обещаю, что в следующий раз зарыдаю все платки в замке. А если не получится, попрошу служанок помочь, - эти глупые разговоры почему-то теперь радуют гораздо сильнее, чем что-то действительно серьезное и стоящее. Реджине мнится, что их обоих можно понять. После всего, что произошло, им следовало снять напряжение, поверить в то, что все в порядке и больше не будет нужды тревожиться. Хотя бы какое-то время.
- Я рада, что ты жив и в порядке. Что вы все живы и в порядке. Я знала, что так будет, - конечно, она знала, что так будет, потому что любая из этих потерь отозвалась бы такой чудовищной болью, что Асгард содрогнулся бы. Нет, покуда Реджина жива, будут живы и те, кого она любит. Какой смысл иметь на земле божественную власть, если ты не сумеешь защитить дорогих и близких тебе людей? Реджина уверена, что Один ее понимает. В конечном счете, не он, так Фригг, всеми силами пыталась предотвратить смерть собственного сына. А то, что у нее не вышло, говорило лишь о наличии куда более могущественных врагов, чем она сама. Реджина же полагала, что могущественнее нее никого не существовало. И она в состоянии была защитить тех, кто был ей дорог, тех, кого любила, тех, кого могла и должна была защищать.
- Я проделала долгий путь, чтобы вернуться, Кайден. И я рада, что мы оба здесь, - она коротко и очень сдержанно касается его щеки, прежде чем опуститься в кресло у стола, потому что даже стоять слишком долго Реджине теперь тяжело. Вера помогла ей выдержать почти сутки в святилище, но все прочее теперь было выше ее сил. Однако, мужчине об этом знать не обязательно. Чем были ее травмы по сравнению с его?
Она молчит, когда слуга накрывает ужин, следя за мужчиной и отмечая, как он переменился. Дверь за мальчиком плотно закрывается и Корбу глядит на Кайдена еще более внимательно, силясь понять, что именно не так. Рассердился на нерасторопного слугу? Не похоже на Аркелла, да и не злость была в его глазах, а печаль, тревога, грусть. Сумарлит? Нет, Реджина бы знала, сам Кайден и выпалил бы, едва зашел. Тогда, кто?
Корбу выслушивает молча, не перебивая и давая, тем самым, выплеснуть все, что вызывало беспокойство. Женщина смотрит на мужа спокойно, терпеливо и на лице ее не отражается ни капли жалости к Кайдену и к его тревогам, потому что жалость унизительна. Она не жалеет его. Но она отлично его понимает и ни в чем не винит. Он говорил о войне. О войне в самых ужасающих ее проявлениях. О войне, которая была частью жизнь Ордена. А война шла рука об руку со смертями и их было бессчетное количество. Можно ли было обвинять в них Кайдена? Нет. Как нельзя было и в смерти конкретного человека, оруженосца, мальчишки, что не слушал приказов.
Да, ей было жаль Рикана. Он был ребенком. Вежливым, улыбчивым и застенчивым. Стоило Реджине оказаться рядом и он стыдливо опускал глаза. А стоило ей обратиться к нему, и вовсе грозил провалиться сквозь землю. Она помнила его достаточно хорошо. Она не желала ему такой судьбы. Но вместе с тем, Корбу как никто знала, то все люди умирают и они гораздо более хрупки, чем принято считать. В том не было вины Кайдена. В том вообще не было ничьей вины.
Корбу кладет руку поверх руки мужчины. Она молчит, когда он садится за стол и тепло его ладони отдается тоской в груди, потому что Реджине жаль, что она не оказалась рядом и не смогла помочь Кайдену. Она всегда это делала. Оказывалась вовремя рядом с людьми, которые в ней нуждались. Но ведьма знает, что даже ей не дано предусмотреть все.
- Ты не виноват, - спокойно, твердо и совсем тихо говорит Реджина, глядя на мужчину, - В этом нет ничьей вины. Это война. Она существует, чтобы отнимать жизни. И никто не может идти в бой с твердой уверенностью в том, что вернется назад. А если идет, то этот кто-то либо безумец, либо его очень ждут дома, - тень улыбки касается губ Корбу и она сжимает ладонь мужчины сильнее, не позволяя себе ничем выразить недовольство поведением сына. Она понимает и его. Когда горечь утраты накрывает с голов, мы всегда ищем виноватых. Особенно в возрасте, когда не существует полутонов. Только черное и белое. Только категоричные суждения. Только однозначность.
- Риган расстроен и зол, - она подтверждает это коротким кивком головы, - И винит тебя в случившемся, - добавляет ведьма, не отрывая взгляда от мужчины, - Не потому что ты виноват, а потому что ему нужен кто-то виноватый, чтобы была возможность выплеснуть на него свою боль. Так ему станет легче. Позволь ему это, но не воспринимай всерьез, потому что он молод и потому что ему больно. А еще страшно. А еще тоскливо. И возраст уже не позволяет искать утешения на коленях у матери, или отца, как когда он был ребенком. Он переживет это и станет сильнее. Так же, как и ты, - голос ее мягок, интонации плавные и тягучие. Реджина уверена в своих словах, не сомневается в своей правоте и всеми силами она передает свою уверенность мужчине. Ведь в конечном счете, она была здесь именно за этим.

Пока Реджина была жива, в сознании, дышала и могла колдовать, для нее не существовало опасного боя. Она настолько верила в собственные силы, настолько была убеждена в том, что ее магия непобедима и совершенна, что дай ей время и она бы подготовила Кайдена к любому сражению, в котором он не мог бы проиграть, даже если бы вышел один против целой армии. Она так считала, она в это верила, она была в этом убеждена, но проверять ей никогда не доводилось и сказать наверняка, будет ли это так, как она это видит, сказать было сложно. Но Корбу с уверенностью могла утверждать одно: ее сил точно хватит на то, чтобы заткнуть зарвавшегося родственника Кайдена, если тот вместо скорби по почившему сыну предпочтет грязные интриги и попытки обвинить Первого Маршала в том, что тот защищал свое доброе имя и воевал за то, что считал правильным.
Реджине хорошо знакомы были подобного рода люди. Она жила среди них. И Корбу готова была поклясться в том, что интриги, которые плели колдуны на Авалоне, равно как и графы здесь же, превосходили любую подлость, что могли бы реализовать жители Драконьего острова. Слишком различались взгляды, поведение, привычки жизни и ментальность. А потому, слова Кайдена не отдаются в Реджине даже тенью беспокойства. Что этот человек мог сделать такого, с чем не справилась бы Корбу и с чем не справились бы ее жрецы, с чем не справился бы Авалон? Женщина, конечно, знает, что Кайден будет отказываться от помощи, будет отрицать возможность магического вмешательства, предпочтет разобраться во всем сам и Реджина не станет настаивать. Но и спрашивать разрешения помочь, если ситуация начнет приобретать опасные для Кайдена, Ригана и Катрионы обороты, она тоже ни за что не станет.
- Это мерзко, - тихо говорит Реджина, глядя на Кайдена. В глазах ее ни толики тревоги, но на лице – отвращение, - Мерзко использовать смерть сына для продвижения собственных интересов. Ему надлежало бы предаться скорби по наследнику, по сыну, который был добрым малым, а не делать из этого спектакль, - губы ее кривятся в отвращении. Реджина и представить не могла, что кто-то из ее детей уйдет раньше нее самой, но если бы так случилось, меньше всего на свете она желала бы использовать это в своих целях. Она бы мстила – беспощадно, жестоко и кроваво, она бы ненавидела, она бы дала клятву Всеотцу, что не заснет спокойно до тех самых пор, пока виновный не заплатит за свою ошибку, но она бы ничего не просила за смерть детей и даже не пыталась требовать. Сами бы все предложили, и сами бы все отдали. Олиран? Ему надлежало быть на месте своего сына. Люди, не знавшие чести даже перед лицом смерти родичей, не достойны были жить.
- Но если он заиграется, зайдет слишком далеко, я заставлю его ответить перед Богами, а не перед тобой, или Орденом. В конечном счете, отец, скорбящий по сыну, должен быть рад с ним воссоединиться, - жестокая усмешка касается губ Реджины, когда она поднимается с колен Кайдена, наливает себе вина из кубка и делает пару глотков, прикрывая глаза. Спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Она редко испытывала эти чувства, но сейчас они были достаточно явственными, хотя и недолгими. Им еще так многое предстояло сделать, что разговора о том, чтобы остановиться и отдохнуть и вовсе не могло быть. Разве что, только один этот вечер.
- Да, да, я знаю, - на выдохе произносит Реджина и садится за стол напротив Кайдена, - письма из Сангреаля и вести по палантирам идут такие, что будь я лет на десять помоложе и меня накрыла бы чудовищная паника. Но теперь… - она цокает языком и отрицательно качает головой, - Но теперь это все вздор и ерунда. Магнус учился вместе со мной. Был старше на несколько лет. Его называли талантливым и, должна признать, что его изобретательный ум и впрямь был причиной верить в то, что у него большое будущее. Но он слишком рано и слишком глубоко окунулся в материю черной магии, не сохранив и толики разума, не заземлившись достаточно, чтобы эта магия не начала сводить его с ума, - Реджина коротко усмехается, потому что она хорошо знает, о чем говорит и как именно это выглядит. Она это проходила, - Он был жрецом Тора, жрецом Защитника мира людей и Богов от злых сил, а стал волей Фенрира на земле. Святотатство и предательство. Ему казалось, что черная магия могла и может служить лишь уничтожению, не понимая, что все на свете имеет темный и светлый лик, даже Всеотец наш, Один, - мысли ее льются точно ручеек, Реджина отпивает из кубка и в словах ее отчего-то слышится грусть, - Да, он мог бы стать великим, Кайден. Но стал изгнанником. Бывший Верховный отказался от того, чтобы продолжать его обучение и изгнал из Сангреаля. Говорят, он надолго нашел пристанище у Буйона, где осквернил землю своими воззваниями к йотунам и Фенриру. Но то ли они его не услышали, то ли услышали совсем не так, как того желалось бы, но Рагнарек не начался. Силу Магнус, однако, обрел немалую, раз уж смог обернуть мою собственную магию против меня, - она тихо смеется, отчего-то находя все это чертовски ироничным и забавным, - Проклятие, что он наложил на меня, я год назад наложила на сестру Буйона в наказание за покушение на Теобальда. Ходили слухи, что Магнус нашел способ его снять, но потом Буйон прислал письмо с проклятиями моему имени, потому что бедняжка разодрала себе лицо, а затем бросилась со скалы и я и думать забыла о том, что сделала. Но Магнус не снял проклятие, вовсе нет, ему бы не хватило сил. Он переложил его на точную копию моей заколки, а затем подменил ее. Выходит, я сама себя прокляла, - это тоже вызывает тихий смех Реджины, потому что она смотрит на эти вещи совсем иначе, чем кто бы то ни было еще. Она видит в этом высшую справедливость Всеотца. Если он допустил такое, значит, она это заслужила. Но то, что Реджина была жива и дышала, тоже было его провидением. И она была благодарна. Один сделал ее многим сильнее, чем она была, вновь дав испытать свою волю и свою силу.
- В деревне и на корабле он использовал мороки с обращением к йотунам. Это, своего рода… Извращенный и перевернутый с ног на голову сейд. Он создал иллюзии, силу которых черпал, как полагает, у йотунов, но я не могу сказать тебе, у них ли на самом деле, или это лишь обман самого Локи. Эта магия не скрыта на Авалоне, она известна, но ни один колдун не захотел бы пачкать ею руки. А Магнус не побрезговал. Да, он вложил в эти иллюзии то, что представлял сам, потому они могли быть не столь правдоподобны. Но пожар и человеческие жертвы – это не иллюзия. Это его рук дело. Он сделал это осознанно и целенаправленно, несмотря на то, что должен был заботиться о благополучии этих людей, об их будущем, - в голосе Реджины не звучит горечи, но звучит осуждение. Она не была безупречной Верховной и вещи, которые она творила собственными руками, порой, казались чудовищными. Но она заботилась о благосостоянии Авалона и верности, вере, честности она всегда отвечала расположением и благодарностью. От ее рук редко страдали простые люди и никогда они не страдали из-за амбиций Реджины и ее желания с кем-либо поквитаться.
- Что ж, он запутался в собственной паутине. Завтра я намерена отправиться в Сангреаль. Суд жрецов признал его виновным, но наказание предстоит назначить мне. И я не буду милосердна, только не в этот раз. Он лишится всего, что даровали ему Боги, ибо он не достоин их даров.

Реджина с радостью прекращает разговор о Магнусе. Его участь была предрешена в тот самый момент, как он пошел на свое гнусное предательство и у него не было иных вариантов кроме тех, что могла бы предложить ему Корбу. Что заставило его так поступить? Это было непонятно ведьме, но она знала ответ. Ненависть. Столь сильная и всепоглощающая, что не было ничего сильнее нее. Реджина понятия не имела, чем именно вызвала  столь сильное чувство и она не собиралась выяснять. Орден и брат выполнили все, что были должны. Настало время самой Корбу. И она не усомнится ни в своем долге, ни в своем решении. В ней нет страха. В ней нет сомнений. И самой Реджина казалось, что она лишилась их в тот самый час, как на нее наложили это поганое проклятие. Они заплатят. Все они. Магнус едва ли мог делать это один, потому что ему бы не удалось самому подменить заколку. Она найдет предателей. И она всех их покарает. Но это будет завтра. А сейчас у них было время побыть в тишине, покое, без нужды бояться чего-либо.
- Ты был на поле боя. Отвлекать тебя мыслями обо мне было бы неправильным. К тому же, я знала, что ты все равно приедешь в Асхейм и ждала тебя здесь, - хотя на самом деле, Реджина молчит о том, что в эти дни после пробуждения ей не хотелось никого видеть. Ей просто необходимо было побыть одной, наедине со своими Богами, наедине с Одином, наедине с самой собой. То, что она пережила было хуже смерти. И Корбу нужно было утвердиться в том, что она там, где должна была. Что все происходящее – не иллюзия. Что это – не очередной обман, не очередная проверка на прочность. Что она жива, дышит, но что важнее всего – что Вотан ее не оставил. Кайдену вряд ли могло быть понятно это, а потому, Реджина предпочитает не развивать тему. У них обоих было то, что оставалось понятным только кому-то одному. Его связь с драконами. Ее связь с Богами.
- Айдену мое возвращение не понравится, - поудобнее устраиваясь у камина, качает головой ведьма, - Пока я была при смерти, он здорово разнес святилище в вашем замке, Кай. Такое святотатство нельзя спускать с рук, - чего доброго, еще примет другую веру. Да, Айден был еще мал, но проигнорируй они это сейчас и результаты могут быть плачевны в будущем. Реджина этого не допустит. Ни как мать, ни как Верховная.
- На счет рыцарского звания – нисколько не сомневаюсь в отваге нашего сына, - кивает головой ведьма, задумчиво глядя в камин, на всполохи огня, что жадно и безжалостно пожирал поленья, - Что до его брака с Идунн, то нужно поговорить с нею самой прежде прочего. И с Риганом, его мнение мне тоже важно знать. Затем с Гэбриэлом – он отец Идунн и, в конечном счете, ему принимать решение. Особенно с учетом того факта, что Беатрис все еще не замужем и выдавать младшую дочь прежде старшей – дурной тон и может оскорбить Беатрис. Она может решить, что на ее браке мы и вовсе поставили крест. А это вовсе не так, - никто из девочек не пожелал стать жрицами, а это значило, что в будущем они рассматривали для себя варианты замужества. Следовательно, надлежало подходить к этому вопросу весьма осторожно, стремясь не ранить никого, не причинить боли и не оскорбить. Вопрос был деликатным.
- Я поговорю с ними всеми. Но я хочу слышать и мнение Ригана. Желает ли он вообще жениться? Желает ли жениться именно на Идунн? В конечном счете, она ему как сестра, разве нет? – эти дети росли вместе и их мнение не было для Реджины пустым звуком. Она хотела быть уверенной в том, что все только выиграют от такой расстановки сил. Самой ей казалось, что эти двое станут хорошее парой, но ее мнение здесь было вторично. Она хотела видеть своих детей счастливыми. Хотела быть уверена, что этот союз принесет им только радость, покой и благополучие. А до тех пор, пока они не убедились в этом…
- Не нужно спешить, - с улыбкой говорит Реджина, качая головой на слова о том, что Риган заслуживает хорошей порки, - Кайден, это такой возраст… Разве не помнишь самого себя? Только и делал, что лез на рожон, дул щеки от гордости и ходил, задрав нос, а любое замечание моего отца считал смертельным оскорблением и только мать могла убедить тебя в обратном, - она смеется, вспоминая то время с теплотой, но все-таки легким осуждением. Кайден в ту пору был очень смешным, очень серьезным и очень скорым на гнев.
- Это пройдет. Нужно дать ему время. Выплеснуть бурлящую кровь, успокоиться, обрести опыт. Не тревожься об этом. Но да, тебе стоит взять его под свое начало. Так будет спокойнее. Тебе я доверяю безопасность нашего сына больше, чем кому бы то ни было еще, - она пожимает плечами и облокачивается на Кайдена, прикрывая глаза. Вечер был тих и спокоен. Но Реджина еще не полностью оправилась. Ей нужен был отдых.

Кашель разрывает легкие и Реджина запивает его отваром, пока служанки помогают ей одеться достаточно тепло, чтобы не замерзнуть по дороге до Сангреаля. Ехать всего ничего, но она чувствовала себя дурно, хотя и многим лучше, чем даже всего лишь пару дней назад. Ведьма знает, что последствия будут мучить ее еще некоторое время, но это пройдет через неделю-другую и она больше не будет ощущать ни слабости, ни боли, а кашель и вовсе исчезнет уже через пару дней. Но пока ей нужно держаться и вести себя так, будто все в порядке, потому что вести о ее здоровье разносились по Авалону далеко не радужные. Враги, коих было немало, могли эти воспользоваться. Реджина не собиралась им этого позволять. Ее итак уже не было слишком долго. А потому, она лишь одевается потеплее, надевает кожаные перчатки и выходит во двор. Конюх, зная о состоянии госпожи, велел готовить карету, но Реджина коротким жестом прерывает его излияния. Никаких карет. Меньше всего ей сейчас нужно произвести впечатление немощной женщины. Ведьма залпом проглатывает темно-синее укрепляющее зелье и едва видит Кайдена, спускающегося по лестнице, седлает коня, как ни в чем не бывало.
Зелья дают эффект многим быстрее, чем Корбу ожидала и могла бы ожидать. Они еще не успевают доехать до Асхейма, а женщине уже становится многим лучше и большую часть времени до Сангреаля ведьма непринужденно разговаривает с Кайденом и обсуждает с ним отвлеченные дела.
Сангреаль звенит от напряжения и Реджина понимает, почему. У них у всех было много вопросов. Где Верховная? Что делать с Магнусом? Кто возглавит расследование произошедшего? Кто будет исполнять обязанности Реджины в ее отсутствие? Где искать предателей? Кому хватило сил, чтобы обернуть магию Верховной против нее самой? Как скоро зажгутся костры и можно ли судить других колдунов в отсутствие Ее Преосвященства? На все эти вопросы у Корбу были ответы. А потому, в город она въезжала нарочито неторопливо, высоко подняв голову, смерив тяжелым взглядом всякого, кто попадался ей на пути. Кто-то здесь желал, чтобы она умерла? Она выжила. Она была здесь. И она намеревалась воздать по заслугам каждому, из-за кого пострадала сама, из-за кого пострадал Сангреаль. Из-за кого пострадали те, кто был ей дорог. А видят Боги, их было немало. И ведьма намеревалась спросить за все то, что успело произойти, пока она находилась в беспамятстве.
- Ваше Преосвященство, - в благоговейном трепете шепчет один из Старших Жрецов, когда они с Кайденом доезжают до Главного Храма, спешиваются и передают поводья послушникам. Жрец склоняется так низко, что кажется, будто он коснется носом земли. Но вместо этого, мужчина поднимается и целует руку Реджины и в голосе его слышна неподдельная радость.
- Реджина! – Корделия спускается со ступеней Главного Храма, - Ваше Преосвященство, - добавляет она и тотчас же обнимает Корбу, - Мы все боялись, что ты не придешь в себя. Я молила Эйр позаботиться о тебе и она услышала мои молитвы, - на лице колдуньи отражается искреннее и глубокое беспокойство, лицо ее покрыто пеленой тревоги и Реджина чрезвычайно это ценит.
- Я благодарю тебя за все, что ты сделала для меня, для Авалона и для моих близких. Ты ведь была даже на осаде замка Буйона? – голос Реджины хриплый, она смотрит на Корделию внимательно и терпеливо, а та лишь смущенно опускает глаза.
- Это меньшее, что я могла бы сделать для тебя и для герцога. Это мой долг, - выдыхает Корделия тихо и Реджина касается ее плеча, благодаря за все то, что ей довелось сделать и все то, что довелось узнать.
- Много вопросов нужно решить, Реджина. Мы не посмели без тебя. Магнус… Его признали виновным. Да он и не отрицал. Сидит в казематах за северной стеной. Прикажешь готовить костер? – тихо спрашивает Корделия, глядя на Верховную, но она лишь качает головой, глядя на ведьму спокойно и терпеливо, но затем переводя глаза на Кайдена, словно желая убедиться, что ей стоит совершать задуманное при нем. Впрочем, ее эмоции и привязанность не должны были мешать долгу.
- Готовь внутреннюю площадь храма. Собери всех жрецов, особенно старших. Но займи чем-нибудь послушников. Им незачем на это смотреть. И пригласи Асвинда, - Корделия отходит на шаг, кланяется и тотчас же поднимается по ступеням. К ней подбегают помощники и она на ходу раздает указания. Реджина оборачивается к Кайдену.
- Мне нужно обратиться к Всеотцу, - она протягивает мужчине руку и, опираясь на нее, поднимается в главный зал. Высокий свод все так же прекрасен, а величественная белизна храма все так же безупречна. Их шаги отдаются гулким эхом и Корбу проходит весь большой зал до конца, прежде чем опуститься на колени перед гигантской статуей Всеотца. О чем она говорит с ним, известно лишь им двоим, потому что происходит это в абсолютной тишине и лишь треск единственной зажженной Реджиной свечи эту тишину нарушает. Наконец, Корбу встает с колен и пару мгновений пережидает окончания головокружения, придерживаясь за спинку скамьи.
- А теперь нам пора, - тихо произносит ведьма и решительно идет вперед, пересекая несколько коридоров, чтобы из них оказаться на внушительной внутренней площади Главного Храма.

Внутренний двор уже полон жрецов и они все прибывают. Благо, что территория храма настолько велика, что способна вместить их всех. Чем больше из них это увидит, тем больше вероятность того, что случившееся больше никогда не повторится. Слишком в малом количестве из присутствующих не жил страх за собственную шкуру, слишком мало из них рискнуло бы собой после увиденного.
Реджина не знала жалости к предателям. Она с легкостью заменяла отрубание руки за кражу поркой, а выкалывание глаз за подсматривание за купающимися жрицами тюремным заключением. Она была милостива к ошибкам совершенным впервые. Она не так часто выносила смертный приговор, как требовала того суровость закона божественного и человеческого. За это ее нередко судили. Как и за то, насколько далеко она заходила в своей жестокости, когда границы дозволенного были пройдены не ею, но тем, кто посмел совершать поступки недостойные жреца.
За что она наказывала сегодня? За то, что пошли против нее? За попытку лишить ее разума? За оскорбление, тем самым, Богов? Да, безусловно. Но в первую очередь, за то, что жрец, в чьи руки были вверены жизни простых людей, пожертвовал ими даже не ради собственных амбиций, но просто так, из желания причинить вред. Это было недостойно человека, который называл себя служителем. И Реджина намеревалась забрать у мерзавца все то, что принадлежало ему вместе с жреческим саном.
Она проходит сквозь толпу и взгляд Корбу скользит по знакомым лицам. В некоторых из них – благоговение и уважение, в некоторых – искренняя радость от того, что Реджина жива и была здесь, а в некоторых – страх и ненависть. Что ж. Пусть ненавидят, лишь бы боялись. И знают, что предатели заплатят за то, что сделали самую высокую цену из всех. Цену своими собственными жизнями. Эта чаша никого не минует.
Корбу выходит в центр площади и поднимается на помост. Она взглядом просит Кайдена не уходить далеко и единовременно желает, чтобы он был отсюда как можно дальше. Видеть его в первых рядах одновременно тяжело и очень желаемо, потому что никто не мог бы понять и поддержать Реджину так, как мог бы это он сам. И вместе с тем, никто не мог бы осудить Реджину так же, как мог сделать это Кайден.
Корбу смотрит на пленника, что тащат к ней на помост с абсолютным безразличием. Она не испытывает ненависти, презрения, или какого бы то ни было иного чувства. Она вообще ничего к нему не испытывает, потому что весь спектр эмоций уже успела пережить. Сейчас в ней говорит не гнев Реджины Корбу, но справедливость и карающая длань Всеотца Одина. С молитвы ему, Верховная и начинает вершить свое правосудие, когда вслух зачитывает слова, обращенные к их Богам и сотни голосов вторят ей, не отставая ни на одно слово.
Какое-то время после окончания, на площади стоит абсолютная тишина, не прерываемая ни шепотом, ни вопросами, только тихим дыханием присутствующих. Реджина не торопится начинать. Лишь когда на помост к ней восходит Асвинд – огромный мускулистый мужчина размером втрое больше самой Верховной, она взглядом обводит собравшихся жрецов, игнорируя, разве что, Магнуса, который не догадывается о своей участи, но понимает, что милосердия ему ждать не надлежит.
- Я приветствую всех собравшихся здесь сегодня, - громко произносит ведьма, - Именем Всеотца, я благословляю всех верных служителей наших Богов и прошу Одина о вашей доброй судьбе. Да будут Боги расположены к нам. Да не покинет нас их благодать, - произносит женщина, и никто не смеет прервать ее речь теперь, когда она жива, дышит и стоит среди них.
- Мы собрались здесь сегодня, чтобы предать суду этого человека, что долгие годы смел называть себя жрецом защитника нашего и всего людского рода, Великого Тунара, имя которого вечно будет звучать в сердца истинных служителей наших Богов. Славься, Великий Тор! – и снова сотни голосов вторят Реджине, потому что не прославить Тора было преступлением хуже любого из тех, за которые здесь привычно судили.
- Этот человек изменил вере в своего Бога, изменил клятвам, что он давал на своем посвящении и признал в качестве хозяина своей жизни и судьбы вовсе не Бога, но недостойного человека, что отправился в Хель объединенными силами герцога Авалона и наших союзников с Драконьего острова! – она говорит это все так же уверенно и так же громко, зная, что не во всяком сердце эти слова воспринимаются одобрительно. Были и те, кто верил другим предположениям и версиям. И Реджина не могла судить их за это. Пока они не преступят закон.
- Он признан виновным в покушении на свою Верховную, в оскорблении Богов, в обращении к йотунам и в использовании магии, что имеет началом всю скверну всех девяти миров. Он признан виновным в причинении вреда и смерти простым людям в деревне, в которой был служителем последние несколько месяцев, в неисполнении своего долга перед Богами и перед людьми. За любое из этих преступлений приговор – смертная казнь, - ведьма выдыхает, давая присутствующим время обдумать ее слова. Им некуда торопиться. Только не теперь, когда все уже решено и давно известно. Сама Корбу лишь пару мгновений смотрит на Кайдена, а затем переводит взгляд на слуг, что катят во внутренний двор бочки с вином и заносят питьевые рога, начиная разливать по ним темно-бордовую жидкость.
- Однако, за всю свершенную мерзость и за жизни тех, кто пострадал от рук этого существа, я считаю смерть – слишком милосердным наказанием. А потому, Магнус будет наказан иначе, - Реджина каблуком сапога приподнимает лицо, искаженное злостью, что смотрит на него, мнится, из самой первозданной бездны. Говорили, что его эксперименты с йотунами были неудачны. Тогда, кто глядит на Реджину теперь?
- И первым делом, я лишаю этого человека его имени. Перед лицом Богов и с их благословения я забираю у Магнуса его имя. Отныне его запрещено называть тем, кем мы знали его раньше. Он лишается благословенного имени, дарованного ему Богами и вместе с этим именем, их защиты, - она поднимает над головой плашку с начертанным рунами именем ублюдка так, чтобы все увидели ее, а затем бросает ее в жаровню, что стоит здесь же. Огонь вспыхивает снопом искр и у Магнуса больше нет имени. Это существо никак не зовут.
- Теперь я лишаю его звания жреца, служителя Великого Тора, ибо своими поступками он запятнал свой жреческий сан, - Корбу берет с чехла на поясе серебряный кинжал и дергает руку, закованную в кандалы на себя. Несколькими резкими движениями под завывания этого ничтожества, Корбу срезает кусок кожи, на котором была татуировка, свидетельствующая о принадлежности к касте жрецов. Не раздумывая ни секунды, Реджина бросает кусок кожи в огонь, что снова вспыхивает сильнее и осыпает снопом искр.
- Как вам всем известно, мы в ежедневных обращениях к нашим Богам мы просим их даровать нам разум, и речь, и руки целящие, - эта молитва была известна всякому жрецу, младшему жрецу и даже послушнику. Это было первое, чему они обучались на своих занятиях в первые же месяцы. А потому, каждый здесь понимал, о чем говорит Реджина.
- Властью данной мне Всеотцом, я лишаю этого безымянного его рук, ибо нет в них больше ничего целящего. Лишь скверна, - пленник начинает орать, точно резаный, когда громила, все это время стоявший неподвижно, тащит преступника к пню, на который кладет его руки. Он не медлит и через секунду вопль раздается на всю площадь и многие жрецы вздрагивают. Еще один крик, когда Асвинд прижигает культи мерзавца, не давая ему умереть от кровопотери.
- Властью, данной мне Всеотцом, я лишаю этого безымянного его речи, - благо, что пленник теперь без сознания и приходит в себя лишь когда его язык уже швыряют в огонь, а место, где он был, вновь прижигают огнем, а затем заливают целебным отваром, не давая ему умереть, как он бы того желал теперь.
- Властью, данной мне Всеотцом, я лишаю этого безымянного его разума, - наконец, завершает Реджина и вновь берет в руки свой серебряный кинжал, вырезая на лбу Магнуса руны, что навсегда ввергнут его разум во тьму. Взгляд, что еще недавно полыхал ненавистью, теперь становился пустым и гас на глазах. Молитвы, что читали жрецы, становились все громче и звучали ровно до тех пор, пока Магнуса не отвели в лазарет сквозь толпу, что могла убедиться во всем том, что было с ним сделано. О, Реджина была милосердна. Она не дала ему умереть раньше. Не даст и теперь. Ее жрецы тщательно вылечат это существо, прежде чем выкинуть его из Сангреаля на дорогу.
- А теперь восславим наших Богов и выпьем доброго вина и эля в их славу! – Реджине подают рог и она поднимает его вверх под всеобщие возгласы и обращения к Богам. Она видит, как рога взмывают вверх, и видит начертанные на них руны, некоторых из которых уже горят красным светом. Верховная пьет напиток без страха и выпивает его до дна.
- Да будут чаши верных своим Богам и своей Верховной жрецов всегда полны эля и вина. И да будут чаши предателей полны яда и проклятия, которым они пытались отравить весь Сангреаль, - Реджина передает свой рог слуге и спускается с помоста, подходя к Кайдену. Она берет его под руку и вздыхает. Дело сделано. Толпа вновь расступается перед ними, но не успевают Верховная и Первый Маршал сделать и нескольких шагов, как некоторые из присутствующих падают на землю в болезненных судорогах, затихая навсегда еще до того, как Реджина и Кайден доходят до входа в храм.