Тяжко было в учениках у Ставра, и от того тяжко, что находила коса на камень каждый раз, стоило деду Годинычу браться обучать Вятко уму разуму. Коли говорил старик, что перед ним белое, то Вятко, даже видя таковое, твердил, что это черное, и чем пуще убеждал его Ставр Годинович в обратном, тем крепче Вятко настаивал на своем, так что уши его конопатые теперь практически всегда были красными, голова гудела от оплеух, что были похлеще Мстиславовых, а дней пару назад Вятко и вовсе категорично отказался идти в трапезную и провел весь вечер у Валедары в избе, лежа на полу и приложив к определенному месту распаренные листы капусты, которые старая травница хранила у себя в погребе. И все же недаром все это было, иначе бы махнул Ставр Годиновыч на найденыша рукой да признался бы воеводе, что видать подвели его глаза в старости, раз увидел то, чего не было. Но глаза не подвели старого охотника. Пущай Вятко спорил, возмущался, противился, да только все, что нужно да важно было, он запоминал, а иной раз, словно бы между делом, и вопросы задавал, если чего непонятно было: то буркнет "интересно отчего это медведи  на задницу садятся, коли им любопытно?" или "вот бы знать, как облегчить роды кобыле?" - и старик Годинович снисходительно принимал правила этой игры и отвечал на вопросы, но будто не Вятко это рассказывал, а сам с собой рассуждал, посмеиваясь в густую седину бороды и покачивая головой. И откуда только столько спеси в таком тощем теле? Занимался Ставр Годинович не только тем, что делился с Вятко своими знаниями, но и учил его тому, как правильно в бою себя вести, чтобы в очередной раз ишаком во все услышание не называли. И занятия эти похлеще пыток тюремных были, потому что негоже за оружие хвататься, коли душа в сумятице. А душа Вятко покоя не знала с рождения. Он и пяти минут на месте усидеть не мог. Поросенок еще и глазом моргнуть не успевал, а Вятко уже посещала очередная идея, захватывающая его с самой макушки до кончиков пальцев. И как с таким сладить? Понимал дед Годинович - много людей на своем веку повидать успел - что растущего привольно и свободно мальчишку тяжко будет приручить да научить слушаться, чтобы понимал он не только палку да хворостину, но и слово строгое и приказ простой. Пока же все было без толку.
-Выше, Вятко, али заснул там? - шел уже третий час тренировок. Одно было в них схоже - оба поднимались ни свет, ни заря, и пока остальные еще спали, урывая последние теплые минуты под одеялами, Вятко по поручению Ставра Годиновича таскал воду, рубил дрова или, как например сейчас, перепрыгивал через трость старика, которую тот с каждым разом поднимал все выше и выше, а если случалось Вятко запнуться о нее, то не больно, а скорее унизительно ударял по уже саднящим от напряжения и усталостям икрам. Было Ставру интересно: сколько выдержит мальчишка? В первые дни не стерпел бы уже и двадцати прыжков, на середине недели взбунтовался бы на сотне, а теперь... Смотрите-ка! Пыхтел, прыгал и скалился, злобно фырча, что недопесок, которого обучали команде. Уж не понял ли чего? Вятко в очередной раз сбился с ритма и не смог перепрыгнуть через деревянную трость, за что тут же и поплатился хлестким ударом по ногам. Сдавленно рыкнув, Вятко отскочил в сторону, потирая горящие огнем икры. Хватит с него! Не собака он из балагана, чтобы для потехи старика прыгать! Довольно.
-Ну что ты зыркаешь, Вятко? - старик усмехнулся. Глаза его давно уже не различали солнечного света, и все же он всегда безошибочно угадывал, когда мальчишка смотрел на него этим испепеляюще гневливым взглядом, которым может смотреть только неблагодарная юность. - Вертай обратно. Мы еще не закончили. - наклонив голову, Ставр Годинович поманил ученика к себе, да только тот не глупым был и знал, что стоит подойти и трость треклятая снова его ударит.
-Закончил я. Коли ты не закончил, то сам и прыгай. - огрызнулся, накидывая на плечи скинутый в сугроб кафтан, от того еще слабо пахло травами из избы Веледары. Вятко с тоской подумал о тех счастливых днях, когда был в услужении травницы. Скучал Вятко и по дням, когда жил один в избе своей матери и никому до него дела не было - жил, как ему хотелось, привольно да свободно. От последних мыслей вдруг стало совестно, и висящий на шее барс обжог кожу стыдливым огнем. Грешно так думать! Вятко попробовал было пройти мимо Ставра Годиновича, обогнув его по дуге, да старик неожиданно вытянул вперед руку, так что Вятко, запнувшись о трость, полетел в сугроб. И вовсе не грешно! Перевернувшись и вцепившись пальцами в трость, Вятко резко дернул ее на себя, вырывая из рук старика.
-Не дури. Верни, Вятко. - Ставр Годинович поднялся на ноги и требовательно протянул руку, да только Вятко не собирался слушаться, крепко сжимая пальцами гладкую поверхность трости, которую он так хорошо успел узнать за эти дни.
-И не подумаю! Вот закину на крышу избы, что будешь делать?
-Тебя за ней и погоню, дурень. - насмешливо произнес дед Годинович, сжимая и разжимая пальцы протянутой руки, поторапливая Вятко. Не хотелось Ставру в этом себе признаваться, да только без верной трости чувствовал он себя неуверенно, ведь не только глаза, но и ноги его подчас теперь подводили. - Полно-те придуриваться, отдавай. - поджав губы, Вятко с силой вогнал трость в снег подальше от рук наставника и, пока старик тянулся пальцами в темноте, выискивая древко трости, кинулся со всего духу к воротам. - Только попадись мне, бестолковый! Семь шкур спущу! - Вятко не откликался. На бегу распустив косу, он свистнул, подзывая к себе Волка - пса воеводы - который с удивительным теплом отнесся к спасенышу с первого дня, чего за ним обычно не водилось. Говаривали, что так ласков и мил он был только с Мирой, дочерью Мстислава. Волк оказался подле ног Вятко в считанные секунды, словно уже давно только и делал, что ждал его свиста. Нетерпеливо порыкивая и махая хвостом из стороны в сторону с такой силой, что Вятко действительно испугался, что он сейчас попросту отлетит, пес напрыгивал на мальчишку, хватал зубами его за край кафтана, рукава и тянул в лес. Вятко и рад был сбежать со двора. Вскочив в лыжи и накинув на шею и грудь Волка веревку, зажав свободный конец в руке, Вятко устремился к раскатистым елям.
В лесу даже дышалось иначе. Свободно и полной грудью. Хорошо-то как! Не сдержавшись, Вятко закричал, и Волк вторил ему своим громким воем. Засмеявшись, Вятко заскользил по лесной тропе, отводя от лица пушистые еловые ветви руками. С каждым шагом стихали злость и обида, и теперь уж Вятко было стыдно перед Ставром Годиновичом и немного - самую малость - боязно. Как воротиться-то? Дед Годинович свое слово держал, и раз поклялся, что шкуру спустит, то все семь и сдерет. Тряхнув головой, Вятко поднял взгляд к зеленым верхушкам елей, что пронзали небеса. Что будет, то будет! Вятко хотел было съездить к кустам можжевельника, но у Волка были другие планы. Стоило только Вятко замедлиться или свернуть куда, то пес тут же принимался оглушительно лаять, рычать и тянуть его за собой, так что в скором времени мальчишка перестал раздумывать над дорогой и просто бежал следом за Волком, который, как оказалось, стремился к оврагу.
-Куда ты?! - крикнул вслед псу, скинувшему с себя веревку и заскользившему вниз по склону обрыва. Теперь и воевода с него шкуру сдерет! Подъехав к краю обрыва, Вятко посмотрел вниз и... Девка! Волк, мало с кем ласковый, скулил и лизал незнакомой девке лицо. Вот чудеса-то! На лыжах съехать в овраг вряд ли бы получилось, так что пришлось их снимать и ремнями крепить за спину. Дедушка Леший, помоги не свернуть шею. Матушка Ель, подсоби немного. Мысленно упрашивал Вятко, хватаясь за колючие ветви, медленно, но уверенно спускаясь по отвесному склону. Несколько раз под его ногами опасно захрустел снег да закрошились припорошенные им камни, но все обошлось.
-Ты че сидишь здесь? - подбежав к девчонке и откинув с лица волосы, Вятко скрестил на груди руки и настороженно прищурился. На лесного духа не похожа. Скорее на замерзшую девку, которая недавно плакала. - Заблудилась, поди? Или прячешься от кого? - не нравилось Вятко, что Волк - пес умный и осторожный - лес к этой девке лизаться, что щенок толстозадый. Присвистнул Вятко, да только пес и ухом не повел.

-Ну и сиди тогда дальше, коли нравится. - Вятко за словом никогда не лез и общался с одинаковой наглостью, что с девкой, что с воеводою, посему как не делал меж ними разницы. - Пошли, Волк. - нетерпеливо окрикнул пса, легонько хлопнув себя по тощему бедру. - Видишь, околеть ей хочется, так пущай сидит себе дальше. - но Волк, слушавшийся обычно команд Вятко, воспротивился, старательно сделав вид, что не услышал обращенных к нему слов, опустив голову и положив свою морду тяжелую на девкины колени. - Нет, только с теми, кому в лесах сиживать нравится. - усмехнувшись, Вятко скрестил на груди руки, пристальнее вглядываясь в лицо девчонки. Девка как девка. Уставшая только, замерзшая и чутка испуганная, что птичка, залетевшая давеча в терем через окно. Ох, и смеялся же тогда Ратибор, пока нянюшки бегали, охами да ахами пытаясь синицу выгнать, да та от их усердия только пуще прежнего билась о стены, то подлетая к самому потолку, то падая к полу, устланному мехами. Так, небось, и расшиблась бы, не поймай ее Вятко в шапку да не выпусти во двор, вопреки всем просьбам Ратибора оставить "птичку" себе. Любил Вятко княжича, да только не каждый приказ из-за любви выполнять должно. Обиделся на него тогда Ратибор, надулся и насупился, клялся, что больше никогда с ним разговаривать не будет и маме запретит, и крепко держал свое слово до самого вечера, пока Вятко, коротая время, не взялся вырезать свиристеля из небольшого березового бруска, найденного у дровни. Тут же была забыла дневная обида, и мягкие детские ручки потянулись к проклевывающийся из бруска птичьей головке.
-Не знаю я никакого тысячника, - отрицательно мотнув головой, - воеводы это пес. - мало ли Мстиславов по Гардарике ходит? Не придал Вятко особого значения тому, что и тысячника, про которого говорила девка, и хозяина пса одним именем звали. Много чудного бывает на свете, так почему бы и этому ни быть? А помимо чудного бывали на земле Гардарики и беды малые, как вот, например, подвернутые девичьи ножки. И какой шальной дух надоумил ее ночью через лес к княжьему терему идти? Девка глупая. Но на то она и девка, чтобы глупой быть. - А ты так со всеми, у кого помощь просишь, разговариваешь? - язвительно передразнив девчонку, Вятко подошел к ней ближе. Опустившись на снег, осторожно коснулся вытянутой ноги девки. Даже через сапог и толстую штанину чувствовал Вятко болезненный жар. Несильно, но ощутимо покусывал он его пальцы. Рядом жалобно и сочувственно заскулил Волк, тыкаясь мокрым носом в бедро девки. Оставив одну руку на ноге девушки, второй Вятко ласково потрепал пса по загривку, успокаивая. Невелика беда. Так себе горюшко, а не горе.
-Близехо, но с такой ногой и до вечера не доберешься, коли вообще отсюда вылезешь. - придерживая ногу девки за голень, Вятко осторожно и медленно потянул сапог, стягивая его. - Потерпи немного. - отставив сапог в сторону, Вятко склонился над ногой девчонки, мягко обхватив ее голеностоп своими пальцами, самые кончики которых оказались на удивление теплыми. - Лом, лом, лом, выйди вон, - голос Вятко обычно звонкий, что лесной ручей, сейчас не журчал и не прыгал, а мягко стелился по покрытой снегом земле, обвиваясь крепкою лентою вокруг снедаемой болью ноги, - изо всех жил и полужил, изо всех пальчиков и суставчиков, - проговорив заговор в первый раз, Вятко резко одернул руки и погрузил ладони в снег по самые запястья, после чего стряхнув с рук холодные капли, вновь прикоснулся уже к чуть менее горячей ноге девки. Повторяя заговор снова и вновь, топил Вятко хворобу девчонки в снегу до тех пор, пока не затерялась она в ней окончательно, покрывшись толстою коркою льда.
-На всякий ногу лучше еще поберечь немного, - вернув девке сапог, Вятко развязал широкий платок, которым он обычно подпоясывал кафтан – дарованный с чужого плеча с тощих Вяткиных плеч он постоянно соскальзывал - и крепко обвязал им отороченный мехом сапог, чтобы тот не соскочил с ноги девочки. Поднявшись и отряхнувшись от снега, Вятко посмотрел на склон оврага и присвистнул. Спуститься-то он спустился, а вот подняться самому, втащить за собой Волка и девку - задачка не из простых. Но не для того ли голова дана, чтоб не токма шапку на ней носить? Почесав конопатый нос, Вятко широкими и быстрыми шагами направился к овражьему склону, чтобы рассмотреть его получше.
-Я взберусь туда, - вернувшись обратно к девчонке, уверенно произнес Вятко, кивнув головой в сторону высокого края оврага, - а тебе веревку скину, и, если тебе здесь сидеть разонравилось, так и быть подниму да до княжьего терема  помогу дойти.

На том и порешили. Вернувшись к овражьему склону, оставив девку на попечение и охрану Волка, Вятко провел рукой по своим рыжим лохмам, медленно втягивая морозный воздух через нос и так же неторопливо выдыхая его через полуразомкнутые губы. Помоги, дедушка Леший, дай не сорваться и не сломать шею. Матушка Ель, если случится беда, протяни свои ветви пушистые, обхвати ими да смягчи падение. Ой-ли! Сорвется, так не страшна будет встреча со Ставром Годинычем - грешно на покойника с палкой кидаться. Вятко усмехнулся и начал взбираться по отвесному склону, со стороны, наверняка, напоминая ящерицу. Коварен да опасен был этот подъем. Казалось порой, что вот он камешек подходящий выступает для того, чтобы ухватиться за него рукою или опереться ногой, а только хвать, и... Летел камень вниз, оставляя после себя зияющую дырку. Не раз и не два из-за такого недогляда Вятко чуть было не упал на дно оврага, хоть и был уже на середине пути. Шлепнешься так, и косточек уже будет не собрать. Ох, матушка. На половине пути руки, обожженные колючим снегом и вспоротые льдинками, застрявшими в трещинах камней, болезненно заныли, а ноги налились усталостью, что ледяной водой, до краев заполнив мягкие сапоги. Тяжек был подъем, да только сдаваться уже поздно было, а отдыхать не место. Пришлось дальше ползти, упрашивая дедушку Лешего о помощи. Вернется теперь в терем смертельно усталым, так что ни оплеухи, ни затрещины не почувствует. Может, оно и неплохо? Со свистом втянув воздух и стиснув зубы до скрежета, Вятко дернулся вверх, выбираясь из оврага и прижимаясь взмокшим лицом к сугробу. Казалось, снег, растаяв от жара его щек, побежит ручьями по овражьему склону. Перевернувшись на спину, Вятко посмотрел на небо через раскидистые лапы елей. Ноги и руки его дрожали, лицо раскраснелось, а сердце колотилось в груди, что у зайца. Ух. Поднявшись на ноги и скинув лыжи, Вятко скинул с плеча веревку и оглядевшись, отыскал стойкое деревце поближе к краю, обхватив его веревкой, один конец оставил у себя в руке, а второй скинул девке в овраг. И пока то, да это, к нему на помощь подоспел Волк.
-Предатель. - ласково буркнул Вятко псу, когда тот ткнулся влажным носом в его ладонь, после терясь об нее своей огромной головой. - Думал друг ты мне верный, а ты, выходит, поросячий хвост? - обидно было Волку от таких слов, даже тяпнуть Вятко захотелось за пальцы, но тот говорил в шутку, а не всерьез, ероша шерсть на его загривке. - Подсобишь? - обмотав свободный край вокруг груди пса, Вятко ухватился за веревку дальше, ближе к дереву, и потянул, как только до него донесся звонкий девичий голос. Казалась девка мельче Мывки, а весела, что двадцать мешков с картошкою. Веревка натирала руки, норовя то и дело выскользнуть из пальцев, но Вятко лишь сильнее сжимал ее, да наматывал на кулак, не давая этого сделать. Раз, два три... Волк сопел и ворчал, упираясь лапами в снег и тяня изо всех своих силушек. Ох, бедняга. Надо буде отыскать ему на кухне мозговую кость да угостить ею. Вятко зажмурился.
Выдохнув всем своим телом, Вятко согнулся, упершись руками в колени, когда девчонка, упав в снег залилась радостным хохотом. Юродивая что ли? Разжав пальцы, Вятко несколько раз взмахнул руками, что двумя крыльями, пытаясь смахнуть с них усталость и оцепенение. Кожа на ладонях была содрана до крови.
-Не за что. - буркнул, принимаясь собирать веревку, наматывая ее себе на руку. Не привык Вятко до сих пор принимать благодарности и всегда смущался, коли говорил ему кто это странное слово "спасибо". - Вятко утром кликали, а тебя? - закинув веревку на плечо, Вятко встал на лыжи, потуже затянув ремешки, чтобы те не слетели с него на обратном пути. Лыжи были старые и добротные, да только никто не помнил чьими они были, так что Мстислав разрешил Вятко забрать их себе. На свою голову разрешил. - Залезай. - подбежав к девушке, Вятко повернулся к ней спиной и присел, подставляя спину. Ногу-то он ей вылечил, да только пожалеть и пощадить ее следовало, хотя бы первое время. К тому же с такой неумехи станется и в пути до терема вторую ногу поранит.
-Живей давай, али вечер встретить в лесу хочешь? Так у меня такого желания нет. - нетерпеливо окрикнул. Дождавшись, когда девчонка вскарабкается к нему на спину, Вятко осторожно обхватил ее под ноги, чтобы не свалилась. Стыдно немного за грубость свою стало, чай не виновата она, что ему в последние дни не так сладко жилось, как хотелось бы. - Работу у нас ищешь или навестить кого хочешь? - поинтересовался, да только не просто это вопросом было, а извинением, так как по-иному, Вятко извиняться не приучен был.
Свистнув Волку и подкинув девку на своей спине, чтобы держалась по крепче, Вятко тронулся с места, оставляя за собою глубокую колею от лыж. Непривычно было ехать с кем-то за спиной. В деревне своей Вятко частенько зимой в лес за дичью да зимними ягодками хаживал, собирая их в добротный кузовок до самого верху, да только кузовок не дышал ему жаром в ухо, ероша волосы на затылке, не ерзал да не прижимался, а смирно висел себе за спиною, не причиняя беспокойства. С девкой же все иначе было. Бежал Вятко быстро, лишь несколько раз сбавлял темп, когда тропинка лесная вдруг резко поворачивать вздумывала или петляла меж деревьев узкою лентою. Волк радостно несся рядом, то игриво прихватывая его за рукава зубами, то принимаясь лизать пятку девки. Разыгрался, что кутенок. Никогда прежде его Вятко таким не видывал.
Выбрались из леса без приключений. Дедушка Леший, видать, отвел все напасти стороною, за что ему большое от Вятки спасибо было. Остановившись у дворовых ворот, Вятко вновь присел, давая девке слезть с него, да проследил при этом, как на ногу она ступает. Не хромает ли? Вроде нет. Забрал снег всю лесную хворобу да боль. Сняв лыжи, Вятко толкнул ворота, кинув беглый взгляд наверх. Кто дежурил сегодня на воротах? Волька махнул ему рукой и что-то старательно пробасил, да только Вятко все равно не услыхивал. Когда Вятко убегал со двору, все еще спали, теперь же жизнь кипела и носилась из угла в угол, выполняя различные поручения. Вон Миленка бежала с корзиною яиц, а на другой конец двора, к дровне, шагал Тополек, насвистывая незамысловатый мотивчик, подхваченный у кого-то из кухонных. Бежала по поручению и Мывка, да только увидав Вятко, замерла и, покрутив головою по сторонам, кинулась к нему.
-Ты чего учудил? - хлопнув мальчишку ладонью по груди, звонко поинтересовалась девка, уперев руки в бока свои покатые. - Ставр Годинович грозился, что оторвет тебе уши, коли до вечера тебя не сыщит, а если сыщит, то шкуру сдерет, а тебя ее выделывать посадит. - зубоскалясь, передала Мывка угрозы деда Годиновича, который сегодня за завтраком был ворчливее обычного, отчего чудилось будто в трапезной весь потолок затянуло грозовыми тучами и вот-вот грянет гром да засверкают молнии.
-Мывка, будь другом, не говори ему, что видела меня, а я до утра в сарае схоронюсь.
-Знает он про твое заветное место, - небрежно бросила девка и усмехнулась. - Первым делом там и проверил. Обычно, давал он тебе там спрятаться, а сегодня видать знатно ты его разозлил. Как есть, посадит тебя на хлеб и воду, бестолкового. - говорила Мывка злые слова, да только глаза ее при этом лукаво поблескивали, а пальцы нет-нет да тянулись к рукаву Вятко, чтобы потрогать да огладить его ненароком. - Но коли поцелуешь меня, то не скажу, что тебя видела.
-С чего мне целовать тебя, дура?
-Ставр! Ставр! СТАВР ГОДИНОВИЧ! - что есть духу заголосила Мывка, захихикав, когда Вятко прижал к ее губам свою холодную ладонь, пропахшую лесом.
-Совсем сдурела, баламошка? - не больно ущипнув девку за бок, отчего та завизжала, изогнувшись дугой, начав отбиваться от него, да только на деле лишь крепче прижимаясь. - Молчи, глупая. - шепнул, отнимая руку от губ Мывки, а та того лишь и ждала, чтобы снова заголосить. Смешно Мывке было, а вот Вятко ни капельки. Снова зажал он девке рот, опасливо оглядевшись по сторонам. Но поблизости никого видно не было. Уж лучше бы затоптал ее Михайло Потапыч! В сердцах подумал Вятко. Быстро коснувшись щеки Мывки сухими губами, Вятко отнял руку от ее рта. Не закричала Мывка, даже не пискнула, зато разулыбалась так, словно Государыня ей свое платье подарила, а не мальчишка безродный обветренными губами в щеку клюнул.
-Так и быть, скажу, что не видела тебя, коли спрашивать будет. - милостиво согласилась Мывка. - Ты б в хлеву спрятался, там поди он сыскивать не будет. У дядьки Добряна с ним старые счеты, так что Годиныч туды лишний раз не хаживает. - оно и правда было так, а с чего все началось никто ведать не ведовал, поговаривали, что и дядька Добрян и дед Годиныч сами об этом давно позабыли и ненавидели друг друга по привычке. - А эта откуда? - Мывка служила в тереме не так уж давно и Миру никогда не встречала. Знала лишь, что у воеводы дочь есть, да только ничего боле ей про нее известно не было.
-В лесу откопал. Подснежником кличут. - подмигнув Мире, проговорил на одном духу Вятко. - Отведешь ее на кухню? - Мывка, смерив девку незнакомую недовольным взглядом, брезгливо поморщилась да Вятко в просьбе отказать не посмела. Кивнула, нехотя. - Завтра коли нога заболит, постучись в окрайний дом да спроси у старухи Веледары меня. - не дожидаясь ответа Миры, Вятко окружным путем кинулся к хлеву.
-Не сыщешь ты его завтра в доме Веледары, - хмыкнула Мывка, направившись в сторону терема. Найдет Вятко дед Годинович, а как сыщет... Даже боязно да болезненно думать об этом было Мывке.

Отредактировано Vyatko (2019-04-20 20:54:29)

До хлева было рукой подать, но Вятко решил не рисковать и сбегать до него окольным путем, чтоб уж точно на деда Годиновича не нарваться. Не то, чтобы испужали Вятко слова Мывки, но своя-то шкура любому зверю дорога, вот и Вятко свою берег, как уж мог и умел. Возможно, не было бы у него столько с ее сбережением забот, коли слушался бы он Ставра Годиновича да не паясничал, выполняя все поручения наставника. Да только не таков был характер Вятко. Все у него через бой да через палку выходило. Не научен был с малых лет подчиняться, вот и приходилось тепериче старому охотнику ломать да переделывать парня, а тот чай не сухой дуб был, а гибкая березка, а потому и не ломался с хрустом, а гнулся да прогибался, после больно хлеща по рукам, выпрямляясь во всю свою стать. Знал Вятко, что Ставр Годинович слов на ветер не бросает и пустых угроз не говаривает, даже когда злость и гнев пеленою глаза застилают, а, значит, раз сказал, что шкуру спустит и уши оторвет, то так оно и будет. Очень уж не хотелось Вятко ни со шкурой, ни с ушами расставаться, вот и бежал быстрехонько он к хлеву, надеясь, что дядька Добрян его укроет, и, если не за просто так, то хоть за работку какую. До спасительного хлева оставалось лишь одну избу оббежать, да только удача тут изменила Вятко, и стоило ему завернуть за угол, как его конопатый лоб тут же врезался в широкую грудь. Едва успев увернуться от крепкой руки, занесенной для оплеухи, Вятко попятился назад.
-Ты по што, супостат окаянный, Ставра Годиновича, обидел? - голос Мстислава Воеводы гремел пуще обычного, словно он целую тучу вместе с громом и молнией проглотил, а они теперь из его нутра наружу рвались. Многим воевода был обязан старому охотнику и уважал в нем не только почтенную старость, но и острый ум и знания, коих, окромя него. ни у кого больше не было, а потому обидно и больно было Мстиславу, что приставленный к старику ученик вел себя, что щенок неблагодарный, кусающий руку, что ему мясо протягивала. Вот сам бы сейчас взял и отхлестал вичкой, да только Ставр Годинович наказал к нему ослушника отправить, как только он в руки к нему попадется. А попадаться в руки Вятко не собирался. На один широкий шаг Мстислава он совершал пять мелких прыжков, увиливая да уходя от широкой ладони. Все ему шуточки! Разбаловала его государыня своим хорошим отношениям. Страшится парень должен наказания, а этому бзырю все равно! Хоть стегай, хоть голодом мори - все едино. Хохочет да зубоскалится.
-Не обижал я его, воевода! - Вятко искренне возмутился, вскинув голову и зыркнув своими карими глазенками из-под кустистых рыжей бровей, сведенных к переносице. Путь к хлеву был отрезан. Не погреться теперь уж в теплом сене у коровьего бока, как бы тут свой бок гореть от тумоков не начал.
-Трость-то его ты зачем отобрал и не отдавал, ащеул?! Забавы ради над стариком слепым поиздеваться решить? - хорошо, что не слыхивал этого сам Ставр Годинович, а то не поздоровилось и самому бы Мстиславу, больно уж не любил дед Годинович, когда возраст его да немощь поминали. Глаза его может, некогда острые, и потускнели в густом тумане, да только не делало его это беспомощным, как иных в его возрасте. Десятка молодых дружинников воеводы он стоил, и коли бы услышал про "старика слепого" да "поиздеваться", огрел бы самого Мстислава не слабее своего ученика.
-Не издевался я над Ставром Годиновичом, - отступая еще на полшага назад. - А что трость я ему не отдал, так какая собака палку даст, коли знает, что ею ее по хребтине и огреют? Что ж я, по-твоему, глупее собаки? - хотел было воевода на это ответить, да только звонкий окрик отвлек его, заставляя поднять голову и посмотреть поверх острого плеча Вятко. Мигом разгладились суровые морщины на лице воеводы, просветлели суровые очи, а голос до этого бушующий и лютый вдруг стал мягким, что ворчание большого волкодава над своем кутенком.
Вятко посторонился, давая Мстиславу кинуться к упавшей девушке - вот же неуклюжая! Сама бы точно до терема не дошла и на очередной кочке в лесу вторую ногу и подвернула бы - чтобы поднять ее из сугроба да с такой легкостью, словно не девка она взрослая, а былинка какая. Вот щас бы в хлев под шумом кинуться, пока воевода девке неуклюжей радуется, как дочери родной... Да почему же "как" это? Мира и есть дочь его. Эх-ва! Вятко почесал затылок, запустив в спутанные рыжие волосы пятерню. Знал бы, что дочь это воеводина, был бы он с ней поласковее да поприветливее? Может сказал бы, что иначе? Обратился бы вежливее? Не-е-ет. Вятко ко всем одинаково относился, что к служанке Мывке, что к дочери воеводы. Девка она девка и есть. А вот слова Мирославы Вятко смутили. Не кликали его "добрым молодцем", другие слова Мстислав да дед Годинович для него подбирали.
-Ну что же, спасибо тебе, добрый молодец. - усмехнувшись в бороду, поблагодарил Вятко Мстислав, не выпуская дочь из своих крепких медвежьих объятий. И что же делать ему теперь с этим парнем негодным? Вроде и помог дочери любимый, когда та в беду попала, но и перед дедом Годиновичом от этого не меньше виноват. Смягчилось подле Миры сердце воеводы, и лишь слепой или дурак этого бы не заметил, а Вятко ни слепцом, ни дураком не был.
-Мне твоего "спасибо", воевода, не надобно. - скрестив на груди руки и выставив вперед упрямо острый подбородок, выпалил Вятко. По тонкому льду мальчишка рыжий такими разговорами хаживал, да только терять ему нечего было. За одну наглость поколотят али за две - невелика разница, а вот рискнуть, чтобы ни разу не наказали, все же стоило. - Знаешь ты и без моего, как отблагодарить меня лучше, коли, и правда, дочери рад. - знавать-то это Мстислав знал и дочери ненаглядной, Мирославе Мстиславовне, рад был, как не каждый день восходу красного солнца радуется, но даже из благодарности не мог он Вятко перед старым охотником выгораживать. Виноват парень был, чего уж тут душою кривить-то.
-Знаешь же, Вятко, - говорил Мстислав уж не так грозно и взгляда ласкового при этом с дочери не сводил, - негоже мне вступаться за тебя перед Ставром Годиновичом, да и душою перед ним кривить не сумею. - никто б не сумел, стоя перед дедом Годиновичом, врать, чуял тот кривду, как иной пес запах дичи, да только и не об этом просил Вятко.
-А ты и не криви, воевода. Умолчи да упусти, что меня видывал, а завтра я сам перед Ставром Годиновичом покаюсь. - Вятко не унимался, но и поглядывать по сторонам, как бы откуда старый охотник не появился, не забывал. Видно было, что Мстислав на распутье, и не один Вятко это заприметил, но и Мывка.
-Околела бы она в лесу, коли Вятко бы ей не помог, - вступилась девка, умоляюще глядя на воеводу. - Знаю я тот овраг, о котором дочь Ваша говаривает, из него самому не выбраться. - люб был Вятко Мывке. Ох, как люб! После того, как спас он ее от медведя, Мывка за ним, что нитка за иголкою вилась, да только он не замечал этого. Робела Мывка перед воеводою, но хотелось ей помочь любому, гляди, мол, ради тебя не побоялась с самим Мстиславом Воеводой схлестнуться. Гляди на меня. Гляди же! Да только Вятко напряженного взгляда с лица мужчины не сводил. - Честно ли: за хороший поступок Вятко хворостиной наказывать?

Глупая же девка была эта Мывка. Липла к нему, что банный лист к срамному месту. И с чего такая прыть-то? Вятко это ведомо не было. Может быть, посиди он как-нибудь да покумекай хорошенько или прислушайся к словам бабки Веледары, так и нашелся бы у него ответ на то: с чего это Мывка чудит так? Да только не до этого Вятко было. Дел невпроворот каждый день было, и времени не хватало даже на то, чтобы дух перевести, куда уж тут думать о девке неразумной? Вятко о Мывке почти и не думал, а она вся извелась думами о нем. И так, и этак пробовала подступиться, да только ничего путного у нее не выходило, вот и сейчас, не задумываясь, кинулась Вятко выгораживать перед воеводою, сама пред котором тряслась обычно, что осиновый лист, и слова, даже приветливого, молвить не смела. А тут погляди-ка! Да только много ли проку? Мстислав Воевода словом ее так огрел, словно ладонью широкой к щеке приложился, а Вятко и не подумал ободрить и приласкать, даже не улыбнулся в благодарность. Обидно было Мывке. До слез жгучих. Но гордость девичья не дала ей мокроту пред Мирославой разводить. Свою-то кровиночку воевода не одернул, дал слово молвить. Поджав дрожащие губы и перекинув тугую косу с одного плеча на другое, кинулась Мывка прочь, затаив обиду лютую и страшную. Девичью, одним словом.
-Понял, воевода, чай не дурак. - отозвался Вятко, широко улыбаясь и, покуда воевода не передумал, дернул со всех сил своих в сторону хлева. Теперь уж до него без приключений добрался, да и с дядькой Добряном весьма споро вышло условиться, что тот не выдаст его и даст до ночи в хлеву посидеть, коли Вятко коровьи стойла почистит да самих буренок причешет, а мальчишка и рад этакому заданию был. Животинку деревенскую Вятко любил самой трепетной любовью, и те на нежность ему ласкою отвечали. Да разве может кому не понравится шелковистый коровий бок наглаживать щеткой? Одно ж удовольствие, а не работушка! Когда дело Вятко нравилось, то работа шла у него легко и споро. Это тебе не через палку прыгать и на бересте черточки костяной палочкой вырезать. Тихо насвистывая незамысловатую мелодию себе под нос, Вятко быстро почистил стойла от пахучего жаром навоза, вычистил шкуры коров да заполнил их кормушки припасенным с осени зерном да сеном. Много запасов водилось в государеном хлеву! Любой бы деревенский старшина такому изобилию позавидовал бы, а Микула Ростиславович так и вовсе собственной бы желчью изошелся, да ею бы вусмерть и подавился. Когда с работой была покончено, Вятко завалился в одно из стойл, прижавшись к теплому коровьему боку. Беленушка сперва было недовольно зафырчала да замотала головой, но потом смирилась, как только признала своего соседа. Беленушка, как и Вятко, скучала по весне, по ее солнцу и зеленой траве, что сейчас пряталась под пушистыми сугробами. Вот превратятся снега в ручьи, стряхнут деревья с себя зыбкую пелену сна, обрядятся в зеленые сарафаны, и начнется жизнь привольная и счастливая, что для коровы, что для мальчишки из Моранового леса. Так хотелось думаться Вятко, укутавшемуся в попону и приятную дремоту.
Ближе к полуночи пришлось покинуть ласковый и уютный хлев. Голод - не тетка, а волк злой - принялся грызть желудок изнутри, пугая своим воем Беленушку. Похлопав молодую корову по бурому боку, Вятко вынырнул из тепла хлева в холодный сумрак ночи. От хлева до дома бабки Веледары было пять минут ходу, Вятко ж пробежал их за две с половиной, а остаток времени протоптался на пороге, пока старая травница отчитывала его, не давая войти в тепло. Ох, и зла же Веледара была на Вятко, настолько сердилась на мальчишку, что не сдержалась да в сердцах хлестнула его полотенцем по лицу пару раз. Не понимал, глупый, своего счастья! Многие в ученики к Ставру Годиновичу напрашивались, да только гнал он всех, а этому, ишь ты, не любо! Когда вновь рука бабки Веледары замахнулась для удара, Вятко обнял ее, утыкаясь конопатым носом в мягкую грудь, да так сильно, что все старые косточки травницы захрустели. Хитрец! Ох, хитрый же лис! Оттаяло сердце старухи в теплых мальчишеских объятиях. Скомканное полотенце полетело на лавку, а бабка Веледара посеменила к печи. Знамо ли дело: целый день голодным ходить? Так и помереть-то несложно. Усадив Вятко за стол, старуха поставила перед ним целую чашу наваристой каши уже негорячей, но еще достаточно теплой, и положила ломоть ржаного хлеба, густо посыпанный солью. Обычно старая травница дождалась бы, пока Вятко поест - любо ей было смотреть, как молодой парень уплетает за обе щеки приготовленную ей еду - и только после этого пошла бы спать, да только с самым восходом солнца Веледаре надобно было на рынок отправиться. Хотел было Вятко с нею пойти, упрашивать начал, подняв голову от чашки, и почти было поддалась старуха его уговорам, да вовремя припомнила, что не ее он теперь ученик, а Ставра Годиновича, вот у него пущай и отпрашивается. Погрустнел Вятко, осунулся да вернул свое внимание к каше, что уже не казалась ему такой вкусной. Может и пустил бы Ставр Годинович на рынок, да только не после того, что он вычудил.
С тяжкими мыслями о завтрашнем покаянии и неминуемом наказании ложился Вятко спать, клятвенно обещая себе проснуться, когда первые лучи солнца окрасят двор, да только не сдержал обещания. Проспал Вятко сам себе назначенный час, видать и правда, устал в учениках Ставра Годиновича ходить. Притомился. Давно уж проснулось красно солнышко, ушла бабка Веледара на рынок, а Мывка да другие девки не один круг по двору набегали, выполняя поручения, а Вятко все спал на узкой лавке, свернувшись на ней клубком и спрятавшись под вязанным платком, что старой травницей ему подарен был. Так и проспал бы до самого вечера следующего дня, если бы громкий стук в дверь не сбросил с него сладкий сон. Резко вскочив и закрутив взъерошенной головой из стороны в сторону, силился Вятко с мыслями собраться, да те, что испуганные мыши, разбегались от него в разные стороны. Прислушался Вятко, а грохот возьми и пропади. Уж не почудилось ли? Зевнув, завалился было Вятко снова на бок, да грохот опять сотряс собою стены маленькой избенки. Нет, не почудилось. Действительно кто-то колотится. Нехотя спустив ноги на пол, Вятко поежился на потопал в сторону дрожащей под градом ударов двери.
-Чего надобно? - не очень-то приветливо каркнул спросонья Вятко, открывая дверь да тут же язык свой длинный прикусывая. На пороге избы стоял Мстислав, и выглядел воевода так, словно все утро с чертями бился, да, видать, не очень-то и удачно.
-Бабка Веледара нужна. Кликни ее. - нетерпеливо пробасил мужчина, опираясь рукою на косяк, будто силы все покинули его разом, как только дверь в дом травницы открылась. Уж не приключилось ли чего с Государыней? Или с Ратиборкой? Испуганно заколотилось сердце Вятко, устремившего тревожный взгляд на бледное лицо воеводы. Совсем на себя не похож. Как бы бесы душу его на чужую какую не подменили.
-Нет ее. С восходом на рынок ушла, так что лишь к закату воротается. - ох, не по нраву пришелся Вятко взгляд, которым его воевода в ответ на эти слова наградил, словно бы это он старую травницу из дома погнал и возвращаться до самого вечера запретил. - Случилось чего? - боязно было Вятко страхи свои о княгине и сыне ее в слова обличать, так что сдержался, проглотил их, как самую горькую из настоек. - Может, я чем подсобить смогу, воевода?

Не с государыней и не с Ратибором-соловушкой беда бедовая приключилась, да только не посмел Вятко с облегчением выдохнуть, глядя на бледное лицо воеводы. Никогда прежде так болезненно Мстислав не выглядел. Не хмурились густые черные брови, не растягивался в улыбке рот, не вздымалась широкая грудь от громкого смеха. Осунулись крепкие плечи, опустилась голова, волосы на которой едва тронуло серебро седины, поблекли обычно горящие очи, и казалось будто воевода сжался да скукожился, словно из огромного полена превратился в маленький уголек. Встреть его Вятко таким во дворе и не признал бы сперва, а как признал, то испужался бы, как и сейчас. Сжалось сердце в груди мальчишки, словно он ведро студеной воды разом выпил. Как не помочь-то? Подсобит чем сумеет. Молча кивнув головой в ответ на вопрос Мстислава, Вятко кинулся к печи, где висел заветный льняной мешок бабки Веледары. Небольшой по размеру он, однако, был очень увесистый и весомо оттягивал руку Вятко, пока тот спешно обувался. Вылетев во двор в чем был - в рубахе и штанах - Вятко побежал следом за воеводой, стараясь не отставать. А это было ох как непросто! На один шаг Мстислава приходился десяток Вяткиных. Гнала воеводу тревога, которую Вятко понять-то мог да сам никогда не испытывал. Вот ж девка непутевая. Из огня да в полымя с разбегу угодила! И чего ей не жилось там, где давеча она рассветы встречала да закаты проваживала?
Никогда прежде Вятко у воеводы в доме не был, да и теперь не до глазенья по сторонам было. Взметнувшись по лестнице вверх, на второй этаж, Вятко под глухой окрик воеводы направился было в первую комнату налево да наткнулся на преграду, которую никому в жизни пройти не удавалось. Преградою этою была материнская грудь. Не нравился Вятко Желане. Ничем он ее прежде не обижал да и слова поперек не говаривал, однако невзлюбила его женщина с первого взгляда и сердце ее не оттаяло, ни когда Вятко Мывку спас, ни когда в ученику к Ставру Годиновичу пошел. Бывало сказывал Мстислав дома, как спасеныш ему огрызнулся, а Желана нет, чтоб посмеяться или хоть улыбнуться, злилась она да на мужа серчала - тихо и про себя - что тот позволяет мальчишке безродному ему, воеводе самой Великой княгини, речи такие дерзкие говаривать. Вот и сейчас не рада была Желана мальчишке рыжему. Не его она ждала, а старую травницу, что в детстве не раз спала ее от хворей. Не Вятко ли Мирославу из лесу привел? А если он это хворобу на нее наложил? Что если он ломоту в белы рученьки вложил и жар мученический в густые волосы вплел, что ленты красные? Страшные мысли терзали Желану. Пугающие. Да только вымолвить она их не смела. Отослал ее Мстислав, что девку дворовую, что под ногами путается. Не взглянул даже. Пуще прежнего в этот миг Желана невзлюбила Вятко и украдкой даже понадеялась, что не удастся тому Мире помочь. Но как пожелала этого, так тут же и устыдилась.
Да только Вятко на Желану не обижался. Ни она первая, ни она последняя, кто взглядом гневным его прожигал. Тряхнув головой, Вятко вступил в комнату Миры. Подойдя к кровати, Вятко присел перед нею на корточки, развязав тугую тесьму мешка, который принес с собой. Запустив узость ладони в его темноту, Вятко вытянул пучок белоснежных перьев гусиных да горсть гладких камней, на вроде тех, что мальчишки летом по озерной глади пускают да хвастаются чей камень ловчее да дальше пропрыгает. Хороша забава. Надо бы Ратиборке о ней рассказать да показать, как только лед на озере лесном растает. Не обращая внимания на упавшие на лицо волосы, Вятко принялся выкладывать вокруг кровати Миры каменный круг, огораживаясь им от всего внешнего и заключая в нем все внутреннее. Выпрямившись, Вятко поднял раскрытые ладони к окну, приветствую Велеса, Ясно Солнышко и Матушку Зиму, каждый из них заглянул в девичью комнату да покачал головой. Беда с девкой. Ох, беда. Не только хвороба ее кости младые гложет, но и другой жар изводит, и жар этот не изгнать наговором, не выгнать зельем или настоем брусничным. Жар этот с девкою вся жизнь прожить ее сможет, коли она сама этого захочет и питать его будет. И Вятко супротив жара этого - худший лекарь, да только не знает он об этом и знавать ему пока и не надобно.
-Встану я рано да к морю синему пойду, морю широкому, морю дальнему. - высокий да звонкий голос Вятко сделался низким и бархатистым, что урчание домашнего кота, пришедшего погреться у печи. Приблизившись к кровати, Вятко склонился над Мирой, вытянув над нею руки. Языки огня, обхватившего тело девки, больно лизали да обжигали конопатые ладони Вятко. Жутко хотелось одернуть их, да только Вятко не смел этого делать. Терпел, наматывая пряди огня себе на руки, что шерстяные нити, продолжая мурлыкать заговор:
-На море том синем бел камень горюч Алатырь. На камне том Алатыре Богиня Джива восседает, да в ручках белых лебедя белого держит, крыло ему ощипывает. - на этих словах Вятко вытянул из рукавов гусиные перья, которые он припрятал, пока каменный круг выкладывал. Сжимая и разжимая пальцы, Вятко надламывал да разрывал белоснежные перья, пока все они не превратились в его руках в белесую труху из мелкого пуха. -  Как отскакивают белые перья, - вскинув руки, подкинул Вятко обломки перьев к потолку комнаты, а сам кинулся к кровати вплотную, обхватил пальцами, обожженными жаром девки, деревянное изголовье да затараторил быстро, так что и слов почти не разобрать было,  - так и вы огневицы родимые, лихорадки шальные, хвори больные, горячки, отскакивайте от Мирославы Мстиславовны. - шумно втянув воздух, Вятко задержал дыхание, а в следующую секунду голос его зажурчал стремительно, что горный ручей.
-Отскакивай Хрипуша, Дряхлея, Ломея, Ветрея, Дремлея, Зябуха, Смутница, Огнея. Трясея. Желтея, Пухлея, Глухея, Немея, Глядея, Храпуша, да Каркуша. - перечисляя хвори да хворобы, Вятко почти приник губами ко лбу Миры. Его сухое и быстрое дыхание щекотало мягкий пух волос на ее лбу, а его губы становились солеными от испарины на челе непутевой девки. - С очей ясных сходите, - мягко коснувшись подушечками пальцев зажмуренных глаз Мирославы, - от буйной головушки уходите, - запутывая пальцы во влажных от пота волосах девушки и проходясь растопыренной пятерней во всю длину девичьих волос, будто расчесывая их, - от бровей густых, - второй рукой пригладив взъерошенные брови, - от тела белого, - теперь уже опустив обе руки на грудь девушки, - от сердца ретивого. - слегка сжимая напряженно побледневшими пальцами рубаху Миры над тем местом, под которым бешено колотилось девичьей сердечко.
-С ветру вы приходите, на ветер и уходите, да не возвращайтесь. - собрав ладони в пригоршню, Вятко дернулся в сторону распахнуто окна да разжал пальцы, словно выкидывая все хворобы на улицу. - Из леса пришли – в лес вернитесь. - снова и вновь повторяя это чудное движение, пока не заныли от усталости руки. - Так было, так есть и будет. От века и до другого века. - глядя на распахнутое окно, уверенно проговорил Вятко, после возвращаясь к кровати Миры. - Встану я рано да к морю синему пойду, морю широкому, морю дальнему... - вновь забархатился голос Вятко, опять начался заговор.
Казалось минуло не более нескольких минут, однако прошло несколько часов. Дыхание Миры постепенно выровнялось, но щеки ее еще алели от жары. Веки подрагивали, словно норовя открыться в любую минуту, а сердце уж не колотилось так отчаянно в груди. Хворобы и хворы отступали, но, нехотя отпускали они из своих когтистых лап воеводину дочку. Вятко устал, да только сдаваться был не намерен. Нагнувшись, вытащил он из принесенного мешка небольшой кинжал с костяной ручкой, украшенной древними рунами. Начав обходить девичью кровать по кругу, Вятко затянул:
-В стороне далекой, на острове за морем лежит камень белый. Возле камня горючего стоит человек, трем сынам отец, государь всем. - встав над изголовьем, Вятко вытянул вперед руку с зажатым в пальцах кинжалом. - Достает он нож свой острый, режет им все болезни да недуги, ломоты да сухоты. - вторя словам заговора, Вятко принялся резать тяжелую, давящую пустоту над Мирославой и жар, что скопился над девичьей грудь. - Так пускай у Мирославы Мстиславовны он все недуги да хвори отрежет, - движения рукой с каждым словом становились все быстрее и быстрее, а те из слуг, что стояли поближе говаривали да переговаривались потом, что волосы мальчишки безродного при этом светились, что само солнце у самых кончиков. - Положит под камень да закроет на ключ. Ключ тот в море бросит, на веки вечные все недуги закроет. - замахнувшись и сделав рубящее движение рукой: - Слова мои сильны, их превозмочь сможет лишь тот, - вогнал кинжал в изголовье кровати да с такой силой, что оно треснуло. - Кто зубами камень изгложет. - вздрогнула девка, а затем задышала спокойнее. Спал с нее жар, как простынь, которой она до этого прикрыта была.
Отшатнувшись в сторону и ухватившись руками за стену, Вятко переступил через каменный круг. Надо было собрать камни, но его руки тряслись, а ноги подкашивались, так что мальчишке едва удавалось стоять. Все это отнимало у него слишком много сил и теперь ужасно хотелось есть. Или все же спать?

Всегда с ним так бывало после проведения обряда, что руки и ноги, будто чугуном наливались да ощущались, как не свои... Не родные. Каждое движение давалось с невероятным трудом, а перед глазами всполохами разноцветными мигали пятна, словно бы от пущенных по воде галек. Тяжко. Порой и злоба Вятко в такие минуты грызла. Злоба лютая и яростная на тех, кого от хвори он спас, да на родных их, что ворковали вокруг родного дитяти, обнимали да покрывали порозовевшее лицо поцелуями и ласками. Гнев он порой и праведным бывает, заслуженным, да только ярость в душе Вятко в такие мгновения дурной была. Ох, не хорошей. От такой черноты в душе можно и делов плохих понаделать, так что измараешься на веки вечные. Лучше было собою стену подпирать, жмуриться да губы бледные в узкую полоску сжимать, чтобы не сказать чего ненароком и не накликать беду лютую и страшную. Не знавал Вятко и не задумывался никогда, откуда в нем эта злоба после обрядов появлялась. То ли завидно ему сироте, не знавшему толком ласки материнской и отцовской заботы, было, то ли серчал, что забывали его, как только помощь его боле не надобно была. Старуха Веледара однако сразу все разумела и растолковала ему непутевому, грозя крючковым пальцем и приговаривая, что нечего хворобу да горячки на себя принимать. Надобно в пол их втаптывать или в воде топить, как котят новорожденных, да только Вятко все отмахивался, улыбаясь да зубаскалясь. Чай давно он уже с сестрицами хворобами, горячками да хрипушками знается, и сам ведает, что и как ему делать надобно - подержит чутка в своей груди, а потом в темном лесном уголке и зароет их в землю, чтоб на другого кого они свои гнилые пастенки не разевали. Качала на это головой старая травница и недовольно хмурила брови, ведь не гоже было лекарю так поступать. Традиции и обряды не с пустого места возникли - волхвы их веками продумывали. А этот, пострел! Ты ж погляди на него, лучше всех и все знает. Сетовала бабка Веледара, ругалась, руками махала да полотенцем замахивалась, но все без толку, коли Вятко уразумел делать все по-своему, то и не переубедить его было. Не понимал глупый, что старая травница за него ратует и сердце ее в груди за него, неразумного, сжимается. Помрет же! Как есть помрет после очередного обряда. Вятко и сейчас стоял ни живой, ни мертвый, цепляясь пальцами за стену, чтобы не свалиться. Голова его кружилась, а рот был заполнен горьковатым привкусом желудочной желчи. Тошно. Не то от мерзкого ощущения во рту, не то от оханья да аханья со всех сторон. Мирка в себя пришла, и время, которое словно бы замерло в тереме воеводы, завертелось да закружилось, силясь нагнать начавшийся во дворе день.
-Тебе, непутевая, помогать вновь пришел. - язык казался огромным и неповоротливым, словно бы его собственный отрезали, а на его место отваренный говяжий приладили. Речь Вятко была тихой, а буквы хрустели на его зубах песком. Во рту пересохло, а от того лишь отчетливее и отвратительнее был привкус желчи, от которого Вятко начинало уже мутить. - Завязывала бы ты с этим. - усмешка вышла какой-то кривой, и Вятко невольно порадовался, что Мирослава не увидела ее, скрывшись в крепких объятиях Желанны, старательно избегающей смотреть на государенного спасеныша. Стыдно, небось, было. Хотелось бы Вятко верить в это, да только сомнения его брали на счет женщины и испытываемых ею чувств. Не удивился бы он, если бы после его ухода Желанна подожгла бы вереск с полынью да обошла каждую комнату, обкурила бы каждый закуток и темный угол, изгоняя даже из самой мелкой трещины в половице его дух. Хотелось бы посмеяться над этим, да только сил у Вятко не было даже на улыбку.
В любой другой ситуации Вятко бы заартачился, скинул бы широкую руку Мстислава со своего острого плеча, вскинул бы голову, задрав упрямый подбородок да залился бы очередной нахальной речью, что соловей трелью. Но сейчас стерпел. И тяжелую руку, пальцы которой крепко впились в его тощее плечо, и теплый бок воеводы, к которому невольно прижался, как в тот день, когда Мстислав выловил его из проруби, и даже заботу воеводы и ту стерпел. Выйдя из душной комнаты, Вятко глубоко и шумно вздохнул. Его колотило. Крупная дрожь скатывалась по его телу, что роса по травяному стеблю, оставляя после себя влажный след. Испарина поблескивала и на лбу Вятко, отчего он с силой тер его ладонью, пытаясь избавиться от назойливого покалывания соленных капель. Не будь он таким уставшим, устыдился бы собственной слабости перед Мстиславой воеводой, больно уж, глубокий шрам остался на его гордости после проигрыша в состязаниях с детскими. Да только до гордости ли, когда ноги не держат собственное тело, а распухший язык прилипает к небу?
-Не ты ли, воевода, - Вятко пришлось вновь опереться спиной о стену, чтобы не упасть, - говаривал давеча, что выпорешь меня так, что имя собственное забуду, коли не поду я к Ставру Годиновичу на поклон? - не пристало в столь плачевном состоянии вести дерзкие резки с человеком, который тебя отблагодарить пытается да гостем дорогим называет. Но только Вятко законов хорошего тона не чтил и жил по своим собственным правилам. - Так не пора ли идти мне кланяться? - фыркнув, Вятко сдул упавшую на лицо мокрую от пота прядь рыжих волос и шагнул в сторону, да только подвели его буйные ноги. Подкосились. Так и упал бы на пол и не ровен час разбил бы свою горячую голову - она, и правда, была сейчас горяча, хоть лучину от нее поджигай - если бы Мстислав не успел его подхватить. Так обычно детей подхватывают, когда те делают первые в свое жизни неуверенные шаги. И смешно, и грустно от этого стало, да только сдержал Вятко и смех, злой и ехидный, и слезы жгучие. Вместо этого попробовал было встрепенуться да выпрямиться, скинув с себя медвежьи лапы воеводы, но тот не пускал. Вятко был, что кутенок волчий, которого потехи ради в терем привели да в собачью шкуру решили обрядить. Такой заботы не примет и миску с едой скорее лапой перевернет и с голоду помрет, чем поест предложенное. На каждый шаг Мстислава к Вятко, тот совершал пяток от него прочь. Воевода приближался, а Вятко убегал да артачился. И откуда столько злобы в таком тощем теле? Вот хоть сейчас: оба ведь понимали, что Вятко и шага за порог терема ступить не сумеет - а все равно ведь рычит, рвется и огрызаться пытается. Ни одного мальчишку Мстислав, не имеющий сыновей, выпестовал и ни один из них не был похож на Вятко. Не страшили рыжего нахаленыша оплеухи и затрещины, даже над поркою он посмеивался и, как слыхивал Мстислав, хвастался молодым конюхам своим выпоротым задком и тем, что ни одного крика не обронил, зато ласки, доброго слова и тепла Вятко пужался пуще всего на свете. Чурался их, как иные бегут от крепкой вички или березового прута. И как с таким быть? Отпустить? Так ведь помрет, неровен час. Государыня расстроится, Ратибор реветь будет, а того и глядишь, и дочь любимая зачахнет. Бывают болезни и по-страшнее горячки, таки, что тело изнутри сжигают сердечным жаром.
-Воды бы мне, воевода. - наконец-то подал голос Вятко. Не попросил, а словно бы нехотя признался, чтобы умаслить да успокоить, желающего отблагодарить его Мстислава.