«Приезжай, пожалуйста, приезжай…» - она начинает так каждое новое письмо, которое, стоит ему быть отправленным, тут же вернет Кайдена на Авалон. Он всегда был необычайно чутким к ее просьбам, всегда защищал и помогал ей, а теперь их объединяло гораздо большее, чем просто детская дружба и юношеская поддержка. Они давно уже были единым целым и двое детей, что теперь носились по саду, были лучшим тому подтверждением. Как бы там ни было, но все письма начинаются одинаково и все они попадают в камин. Потому что Реджине не нужны никакие письма, чтобы попросить мужчину приехать к ней. Ей достаточно посмотреть в палантир и дать Кайдену увидеть впалые щеки и синяки под глазами и он тотчас же будет здесь. Но она не смотрит и иногда лишь разговаривает с ним несколько мгновений до того, как близнецы залетают в комнату и отбирают зеркало, чтобы начать болтать с отцом самостоятельно. Реджина не препятствует: лучше ему не видеть ее такой, уставшей и изможденной, лишенной сна уже бесконечно долгую неделю с тех пор, как он улетел в последний раз.
Видят Боги, как только начались кошмары, Корбу старалась с этим разобраться. Она искала причины, она пила сонное зелье, она даже съездила к своей бывшей наставнице, чтобы уточнить, что именно может быть причиной тому. Но кошмары все не проходили и ничто не могло этого изменить, как бы Реджина ни старалась. Не помогали ни зелья, ни молитвы, ни усердная работа в храме, да такая, что послушники в ужасе кричали, что Верховной не надлежит заниматься подобным. Но она занимала себя, чем угодно, чтобы только не просыпаться посреди ночи, прижимая к себе близнецов и лишь оттого сдерживая вскрики ужаса и непонимания. Сон их глубок и совсем не чуток, а потому Реджина легко уходит, укрывая их одеялом, чтобы бродить по храму до самого рассвета в поисках ответов. Но ответов не было. Как вообще могли не давать покоя кошмары женщине, которая сама была кошмаром многим другим людям? Как тьма могла пугать ту, что сама была тьмой? Ответов не было. И больше всего на свете Корбу пугало именно это. У нее ответы были всегда, а если не было, они находились. Для других. Для себя же она никак не могла отыскать что-то, что могло бы ей помочь. Никогда еще кошмары не мучили ее столь явственно, да к тому же так долго. Никогда предчувствие опасности не было таким сильным. Никогда, или, по крайней мере, очень давно Реджина не ощущала щемящее чувство страха в груди и не опасалась за свое будущее, за будущее острова и детей. Давно почивший наставник всегда говорил, что она должна держать себя в руках и различать божественные знаки в любых ситуациях. Привычно, так и было. Корбу преуспела в этом и потому-то и была Верховной Жрицей и по сей день. Но что дальше? Как ей выпутаться из этой паутины, из этого кокона бесконечного ночного ужаса, если она не понимала, что Боги хотят ей сказать и в этом не помогали ей ни молитвы, ни привычная уверенность в собственной силе, ни разговоры с другими жрецами, способными ее понять, потому что и они прежде переживали нечто подобное. Вот только им помогала сама Реджина. А ей теперь помочь не мог никто.
Она бы и дальше тянула встречу с Кайденом, не желая, чтобы он видел ее такой: уставшей, изможденной, напряженной. Даже дети чувствовали эти изменения и Роланд, в отличие от близнецов, нередко просыпался посреди ночи и бежал к матери, хотя считал себя уже большим и почти никогда не спал в ее постели. Глядя на троих детей, что засыпали в ее покоях, на кровати, она молилась только о том, чтобы Херьян защитил их. И словно ирония, злая и умышленная, очередной кошмар коснулся всеобъемлющим ужасом ее детей. Этот кошмар сожрал их всех: Адору и Айдена, Роланда, Ригана и его сестер, Теодора, его брата и девочек, оставив Реджину наедине с ее скорбью. Она не представляла жизни без них, она не понимала, что ей делать дальше и чувствовала себя сокрушенной. В реальности, она бы сошла с ума, потеряй она одного из них. В этом кошмаре, она потеряла их всех и, проснувшись, ощутила, как теряет свою способность дышать, лишь бессильно хватая губами воздух и царапая шею, уже ощущая, как ее накрывает темнота.
- Мамочка! – звонкий голос Адоры разрывает пелену ужаса лучом света и Реджина просыпается в предрассветных сумерках нового дня, глядя на трех испуганных детей, из глаз который лились слезы. Она виновато смотрит на них, а затем прижимает к груди каждого, успокаивая и убеждая в том, что маме просто приснился дурной сон, сродни тому, что снятся иногда им всем. Только раньше она утешала их после этих кошмаров, а теперь ее утешителями стали дети, что тотчас же заставило немыслимо гордиться Айдена и Роланда, что на перебой спорили, кто сыграл в этом большую роль. Лишь дочка прижалась к груди Реджины и лежала так, пока сердцебиение Верховной не унялось.
- Давай сообщим папе? – тихонько спросила малышка, сев на кровати и внимательно посмотрев на мать. Она, словно бы, понимала многим больше, чем они все, чем даже сама Реджина и взгляд ее был теперь глубокий и осмысленный. Корбу погладила малышку по волосам и улыбнулась ей, - Давай.

- Папа прилетит? – радостно кричит Роланд, забегая в храм, когда Реджина каменным изваянием застыла у алтаря, вознося молитвы за детей Херьяну. Мальчик понимает, почему мать не отвлекается на его восклицания и складывает руки в молитвенном жесте, как и она, тихонько бормоча слова отнюдь не единственной известной ему молитвы. Они все знают, когда нельзя мешать и как надлежит себя вести. Но дети есть дети. Вскоре Реджина заканчивает, берет Роланда за руку и выходит из храма, жмурясь от необычайно яркого для зимнего дня, солнца.
- Да, папа прилетит, дорогой, - Роланд не знает, что он – вовсе не сын Кайдену. И никто не знает, кроме них двоих. И Реджине даже в голову не приходит рассказать об этом хоть кому-то, потому что для нее Аркелл всегда являлся отцом этого ребенка. Еще немного и станет совершенно очевидным, что мальчику не дают своего дракона вовсе не потому что мать их боится, но до тех пор у Роланда будет спокойное время его детства, полное радости и любви родителей, вопреки всему.
- И покатает меня на драконе? – с восторгом и мольбой в глазах спрашивает Роланд, знающий, что мать боится драконов и избегает их, а потому, может и не разрешить. Он итак страдал из-за того, что у него не было своего дракона, а желтая крошка, которую привез Кайден с Драконьего острова, едва не покалечила мальчика, укусив его за ногу. Не осталось даже шрама, сам Роланд этого не помнил, но они хорошо запомнили, что обмануть природу и древнюю магию не удастся. И хотя Адора с Айденом охотно давали брату поучаствовать в игре с их маленькими ящерицами, ему не хватало настоящего родства с этими существами, и он начинал чувствовать себя не в своей тарелке. А потому, полетать с отцом на Скаре было чрезвычайно важной, почти последней возможностью оспорить несправедливость. Реджина же каждый день молилась Богам, чтобы сын уродился колдуном.
- Конечно, дорогой. Попросишь и он обязательно покатает, - она улыбается мальчику и подталкивает его в сторону брата с сестрой, которые зовут Роланда в игру, громко выкрикивая его имя. Мальчик радостно бежит в компанию детей и вскоре забывается в игре, давая Корбу возможность заняться делами.

Рано темнеет зимой и на Авалоне, а потому, отправив вместе с закатом малышей в дом, сама Реджина вышла на улицу лишь когда взошла луна, а пелена тьмы стала непроглядной. На улице не было ни души, когда Корбу скользила от главного храма к дому, построенному специально для Кайдена, где нередко оставались и дети. Здесь обстановка была совершенно иная, непохожая на храм  именно здесь они могли чувствовать себя одной семьей.
Подходя к дому, Реджина уже знала, что Аркелл прибыл, потому что голова его драконихи, оставленной за пределами жреческого города, блуждала чуть над стеной, с любопытством разглядывая дома и огни в них. Завидев Реджину, Скара замерла, а затем спряталась за стеной. Кайден говорил, что это потому что она чувствует неприятие Корбу. Сама жрица считала, что это потому что драконам и впрямь лучше держаться от нее подальше.
Дом полон разговоров, веселых возгласов, смеха и звона кубков, тарелок и чаш. Семья проводит время за ужином и Реджина невольно улыбается, прежде чем переступить порог дома, плотно закрыв за собой дверь с тем, чтобы не выпустить тепло. Она снимает свой меховой плащ у входа и закрывает за собой еще одну дверь, прежде чем войти внутрь, где за столом и собрались теперь Кайден и дети.
- Ты здесь, - на выдохе произносит она, улыбаясь, а затем обнимает мужчину за шею, едва он встает. Дети продолжают весело болтать, хохотать и баловаться, но сейчас Реджина не расположена к тому, чтобы делать им замечания, - Я рада, что ты прилетел. Все хорошо? Вы хорошо перенесли дорогу? Ты же знаешь, зимой туманы становятся плотнее… - она говорит какую-то ерунду, потому что не может заставить себя собраться. Жрица рада, что Кайден здесь, страхи ее отступают, когда она оказывается заключенной в его объятиях, ощущая как лед ее рук, согревает тепло его кожи.

Тепло дома, близость Кайдена, безопасность детей. Иногда, Реджине казалось, что она совершила ошибку, став жрицей и ей бы вполне хватило всего этого, чтобы чувствовать себя счастливой. В некотором смысле, это было ее искушением, ее проверкой, ее веревкой, натянутой над глубокой пропастью абсолютной потери самой себя. Она не была человеком, будучи жрицей, потому что в те мгновения она оказывалась лишь сосудом божественной воли, вместилищем духа своих Богов. Тогда для нее переставал существовать мир за пределами храма и они с Херьяном становились единым целым. Меньшее стремилось к большему и душа ее находила пристанище в тени Всеотца в такие мгновения и ей казалось, что ничего совершеннее этого быть не может. Да. Это был абсолют. Совершенство. Все и ничто. Единство и безупречность. Предел и совершенная свобода. Едва ли кто-то, кто не был жрецом, мог понять эти ощущения. Едва ли даже всякий жрец мог его понять. А кто понимал, вполне мог бы задать ей вопрос – для чего вообще было искать что-то за пределами этого, ведь во Всеотце она находила все без исключения? Ответа не было до тех самых пор, пока Реджина не переступала порог их дома, не прикасалась губами к щеке Кайдена, не касалась прохладными руками волос их детей. Они были ее частью. Возможно, большей частью и уж точно они были ее человеческой половиной. Той самой, что смеялась и шутила с ними за ужином, той самой, что рассказывала им сказки на ночь, той самой, что заботилась о ранах Кайдена и даже терпела его ящерицу рядом со своим городом, хотя это было совсем не просто. Раньше Реджина отчаянно чувствовала этот разрыв между двумя крайностями, страшилась его, чуралась и избегала. Но теперь все было совсем иначе. Воля Херьяна на то была, самообман, или мудрость, пришедшая с годами, но Корбу вдруг поняла, что ее семья – не отдельная часть ее жизни, но часть божественного бытия, совершенства и безупречности, в которой она находила себя как жрица, но теперь нашла как мать и любящая женщина. Если она и была неправа в таком отношении к этому вопросу, то, по крайней мере, с уверенностью могла сказать, что Всеотец никак не дал ей понять, что он против.
- Неужели, мой мальчик? – погладив Кайдена по щеке и опустив взгляд на старшего сына, спрашивает с притворным удивлением Реджина, - Неужели и в самом деле возьмет с собой в седло? – переспрашивает ведьма и улыбается, глядя на то, как сын с гордостью кивает, - И меня, и меня! – хвастается Айден, не желая ни в чем уступать старшему брату. Он уже пробовал покататься на своем маленьком трехгодовалом дракончике и, кажется, темно-синему Шторму это понравилось не слишком-то сильно. Он и не вздумал огрызнуться на хозяина, но целый день потом ходил за Реджиной, издавая сопящие звуки, пока она из сострадания к живому существу не напоила дракона целебным настоем, что выпрямил его крыло, и заживило поцарапанный бок. Айден получил лекцию о том, что Шторм тоже маленький и его нельзя обижать ни в коем случае и остаток дня мальчик только и занимался тем, что обнимал друга и просил у него прощения, клянясь больше никогда его не обижать. Шторм был отходчивым, и потому вечером Реджина застала его лижущим лицо хозяина и с трудом сдержала свое отвращение к этой весьма сомнительной картине.
- Держитесь завтра крепче, мои птенчики. И обязательно тепло оденьтесь. Узнаю, что были без шапок, наколдую вам синие уши! – она делает большие глаза и дети со смехом разбегаются, вовсе не напуганные, но больше расположенные к игре, чем ко сну.
- Я сама обещала Роланду, что ты покатаешь его, как только вернешься. Я вовсе не сержусь, - она улыбается Кайдену и ловит на руки визжащую в восторге Адору, которая продолжает заливисто хохотать и у нее на руках, когда она уже несет ее в детскую, доверив сыновей Кайдену. На мгновение малышка становится серьезной и гладит мать по щеке раскрытой ладошкой, - Тебе уже лучше, правда, мама? – тихонько спрашивает она, глядя на жрицу с тревогой. Ее девочка всегда очень чувствительна к чужим бедам, особенно к бедам своей семьи и теперь ей боязно, что с мамой что-то не так, - Да, моя ласточка, намного лучше. Херьян, ты, твои братья и твой папа – все рядом. Разве мне может быть плохо рядом с вами? – она улыбается и целует Адору в щеку, занося в детскую и сажая на краешек кровати. Реджина оборачивается, глядя, как заходит Кайден с мальчиками и переодевает малышку в ночную рубашку, стараясь почти не помогать ей, потому что девочка убеждает мать в том, что все может сама. Роланд и вовсе не нуждается ни в чьей помощи уже довольно давно и вызывает у матери гордую улыбку. Айден быстро справляется при помощи отца и уже скоро все дети лежат в своих кроватях, накрытые одеялом. Реджина подходит к каждому по очереди, желает сладких снов, целует на ночь и осеняет Мьелльниром для спокойных и безопасных снов. Не таких, которые преследуют ее саму.
У кроватей детей, на тумбах, остаются гореть свечи, на случай, если им будет страшно. Хотя страшно им не бывает почти никогда. Роланд храбр и защищает младших, а связь близнецов не дает малышам ощущать себя одиноко даже вдвоем.
Наконец, Корбу закрывает дверь в детскую и устало глядит на Кайдена. Она коротко целует его в уголок губ, а затем тянет обратно к столу, намереваясь выпить немного подогретого вина и поесть овощей.
- Мы скучали по тебе. Я рада, что ты прилетел, - говорит женщина, уже сидя по правую руку от мужа, ожидая, пока прислуга наполнит ее губок, - Как дела на острове? Все ли в порядке? Как Риган и девочки? Катриона? Дела в Ордене? – это обязательно. Она должна знать. Всегда. Как он знает все о ее делах, так и она должна знать все о его, потому что только так они могут быстро и эффективно помогать друг другу. В этом и был смысл семьи.
- Меня кошмары замучили, - наконец, устало говорит Реджина, отпивая из своего кубка, - Такие долгие. Такие реалистичные. Херьян не позволит случиться дурному, но спать стало невыносимо.

Она рада слышать, что все хорошо. Реджина давно уже не разделяет их острова в степени своей заботы и хотя Драконьим островом правят Аркеллы, а не Корбу, Верховная всегда готова прийти на помощь Катрионе и Кайдену, стоит им только намекнуть. Авалон не жалел для своих давних друзей ни провизии, ни золота, ни колдунов. Это было за пределами политики, это было за пределами религии и борьбы за власть. Скажи сейчас мужчина, что на острове что-то не так и Реджина взялась бы исправлять это, как только начнет рассветать. Но благо, что все в порядке и Корбу с удовлетворением и радостью слушает обо всем, что Кайден хочет рассказать. Она гордится и Роландом, и девочками, она знает, что Авалон помог Драконьему острову с провизией и они должны пережить зиму, а если возникнут сложности, то поможет им снова, она готова протягивать руку помощи столько, сколько это понадобится и Драконий остров будет в том нуждаться, потому что они семья и иначе просто не может быть. Слова Кайдена ложатся бальзамом на душу и женщина рада каждому услышанному слову, искренне и всецело разделяя воодушевление мужчины относительно сына, который вот-вот должен стать рыцарем и дочерей, которых Корбу считала за собственных, но которых не видела уже довольно давно и хотя скучала, не хотела быть навязчивой и невежливой в отношении их личных границ.
- Ты же знаешь, что Катрионе важно не приручить его, а сделать все возможное, чтобы он выжил и был в порядке, - Реджина улыбается, зная, что тяга подруги детства к тому, чтобы спасать любую из этих ящериц, огромна и всеобъемлюща и этого не может изменить никто. Герцогиня готова пойти на все, лишь бы спасти каждое из этих чудовищ, не дать им изголодаться, или начать нападать на континент. Нет, последнее она делала далеко не из сентиментальных побуждений. Просто с тех пор, как Аргайл установил скорпионов большинстве городов королевства, нападения эти грозили серьезными ранами и смертью самим драконам. А в остальном, Катриона была не против, чтобы ее дети сожрали хоть весь Аргайл разом. Особенно после их предательства.
- Император молол, очень молод, Кайден, - Реджина откидывается на спинку стула, задумчиво скрещивая руки на груди, - Молод, амбициозен и полон решимости исправить ошибки своего отца, принесшего столько зла и своему королевству, и всей империи, и Драконьему острову. Если так случится, что амбиции его не остановятся на одних только разговорах, то, быть может, вам стоит вновь обдумать союз с империей. Если, конечно, он будет предложен, - она знает, как Аркеллы настроены на Аргайл и как они относятся к этой династии. Катриона, мнится, была куда более критично настроена, но и Кайден радостью от таких перспектив не светился. Впрочем, все это было на грани сплетен и предположений, не было никаких оснований полагать, что Эдельвульф Рэдвайн вообще решится с кем-то налаживать контакты и восстанавливать союзы. Но, быть может, случись оно так и Драконьему острову не надлежало бы отказываться. Хотя бы потому что Авалон хоть и обеспечивал их многим из необходимого, популяция драконов, по задумке Катрионы, должна была расти. А раз так, то совсем скоро хрупкий баланс может быть нарушен. Ресурсы Авалона были велики, но из-за ограниченности территорий, совсем не безграничны. А это значило, что в будущем они все рисковали столкнуться с сомнительными последствиями экономического характера. Пока Реджина жива, они никогда не бросят своего соседа. Но однажды, они все могут оказаться перед сложным выбором. И кто знает, что выберет следующий герцог Авалона, даже если им будет ее племянник, Теодор?
- Возможно, нам стоит навестить империю? Я давно обещаю детям. Погуляем, покажем им столицу, послушаем разговоры. Мальчики уж точно будут счастливы. С тех пор, как у них началась география, только и делают, что просят отвезти их на континент, - она коротко улыбается, отпивая вина их своего кубка, - Адора, впрочем, рада будет только если мы зайдем к портному, потому что ей хочется платья по последней моде, а Авалон, как ты знаешь, этим не славится, - тихий ее смех прерывается в ту же минуту, как Кайден возвращается к вопросу о кошмарах. Ком встает в горле и Реджина хмурится, запивая его вином, а затем, скрещивая руки на груди. Она прикрывает глаза и какое-то время молчит.
- Бездна разверзнется прямо посреди Авалона и поглотит туда всех, кто есть на острове. Храмы наших Богов рухнут, а на смену им придет чужой нам единый бог с континента. Колдунов будут сжигать на костре, а после, они утеряют большую часть своей магической силы. Туманы Авалона рухнут и сам он станет островом, что не будет властен удержать влияние своих Богов и бороться с наступающей со всех сторон ересью. Он перестанет быть землей Богов, а войны поглотят его, как поглотили уже многие острова и многие континенты. Мы умрем. Мы все умрем и не останется следов от Корбу, крови от моей крови и духа от моего духа. Старые Боги будут забыты и все вокруг поглотит бесконечная и ужасающая тьма безвременья, безверия, жестокости и упадка, - она говорит это на одном дыхание, закрыв глаза и чувствуя, как сердце вновь начинает колотиться в груди с бешеной силой. Нет, она не верит в спа и предсказания, она не верит в то, что предвидит будущее, но верит в то, что ее страхи отражаются в этих снах. Потому что не было на самом деле никого сильнее ее Богов, ее веры, ее семьи и туманов, что стояли над островом веками Что могло изменить это? Что могло разрушить естественный порядок вещей?
- Драконы умрут, а остров уйдет под воду. Не будет ни Аркеллов, ни Бергторов, ни Эйсгардов, Кайден. Никого. Никто и не вспомнит, что мы вообще когда-то существовали, никто не узнает наших имен. Мы будем стерты из памяти нашего мира, как ненужная часть истории. Погибнет и часть континента, умрут наши Боги и на нем. И везде умрут, пока мир не поглотит чужая и противоестественная вера. Рагнарек ли это? Я не знаю, Кайден. Но не выживут и наши дети, потому что их заберет у нас война и мы увидим это и не сможем просто закрыть глаза. Мы сами не сможем бороться, но не оставим и тех, кто мог бы бороться после нас. Больше не будет подлинной магии, или подлинной драконьей крови. Будет только смерть, только крах, и жизнь угаснет в жилах тех, кто останется существовать. Они больше не будут видеть и не будут верить, они больше не буду думать и не будут знать, что делать дальше. И их всех поглотит тьма. И мы будем среди них, - она вздыхает и залпом выпивает все, что было в ее кубке. Спакуны предсказывали совсем иное, ничуть не похожее. По сравнению с ними в предвидении будущего Реджина – никто. Она не может знать, что случится и считает, что никто не может. А потому сны ее – всего лишь сны. Глупая подделка, картонка, ужас из самых глубин ее души.
- Это неправда. Я знаю. Но это мучает меня. Не дает уснуть. Лишает сил. И я не могу отогнать эти сны достаточно далеко. Никогда не видела ничего подобного.

- Клянусь Богами, Авалон не падет, пока я – Верховная Жрица, - она устала и чувствует себя изможденной, ее все время преследует этот чертов холод, от которого нет спасения, но слова клятвы, что она однажды принесла, когда становилась Верховной, теперь звучат до предела твердо и решительно, потому что Корбу не знает другой жизни и не хочет ее знать. Она была рождена для того, чтобы хранить этот остров, заветы Богов и древнюю магию и она отступится от этого только если умрет. Да, они все знали это. Они знали, что она положит жизнь на то, чтобы защитить Авалон, если потребуется и не усомнится. Но теперь ее мучил один и тот же вопрос, который она задавала себе каждый новый день, засыпая в постели. Будет ли ее жертва достаточной? О, Авалон знал десятки, если не сотни и тысячи Верховных и Корбу считала, что были среди них те, кто превосходил ее во много раз во всех возможных начинаниях. И они приносили себя в жертву ради острова и остров стоял и стоит и по сей день, процветает и ни в чем не нуждается, но червоточина в самом его центре появилась при правлении их династии, при правлении Корбу, при правлении ее брата и ее самой. Значило ли это, что сны эти могли стать явью? Значило ли это, что Реджине надлежит с корнем вырвать те сорняки, что прорастали в священную землю и отравляли ее скверной? Значило ли это, что в жертву она должна принести не себя, свою душу и свою жизнь, но тех ублюдков, что посягали на власть ее брата, ее племянников и ее собственную? Да, она была на это способна. Мужчины, женщины, дети, прошли те дни, когда она делала различие между ними, прошли те дни, когда ей не было все равно. Она была столь же милосердна и милостива к своим собственным детям и тем, кого так называла, но столь же безжалостна и беспринципна к тем, кто находился за пределами ее семьи. Мать Фригг хранила Бальдра и спасала его вопреки риску нарушить естественный, природный ход вещей. Реджина зашла куда дальше. И если ей нужно было погубить добрую половину острова, чтобы другая половина жила и процветала, видят Боги, она готова была это сделать, равно как готова выпрашивать благословение Всеотца на это днями и ночами. Авалон был для нее всем. Она была его сердцем. И она никому не позволит сокрушить его, уничтожить, или навредить ему. Видят Боги, пока Реджина была Верховной, она не даст острову пасть, какая бы угроза над ним не нависла. И пока Корбу не понимала, что именно эта твердость убеждений и готовность разрушать все, что представляет угрозу для нее, семьи и острова, и послужит причиной, по которой Реджину будут испытывать не Боги, но смертные. И испытание это началось уже сейчас.
- Что, если мы ошибаемся? – вопрошает она после ответа Кайдена. Она любила его, в этом ни у кого не возникало никаких сомнений, а тем паче – у нее самой. Но в такие моменты ей казалось, что он ее не понимает. Ему виделось, что все можно было решить лаской, теплом и добрыми словами, но это было не так. Никто не мог знать, правду ли она видела, или это был просто глупый беспричинный страх. Никто не знал, может ли в самом деле случиться такое, или это усталый разум достает страхи из самых глубин подсознания. Не знал этого и Кайден, но он еще и не пытался понять, услышать и разобраться. А это, быть может, было важнее всего прочего. И нет, Реджина вовсе не сердилась на него за это, потому что он и не был обязан ничего понимать, если не хотел, не был обязан в этом разбираться, ведь Авалон был ее ответственностью, ее вотчиной, ее домом и ей следовало пытаться найти выход из этой ситуации и пытаться понять, что происходит на самом деле самой, не рассчитывая, что Кайден захочет и сможет помочь. Не отрицала она и того, что ощущает это столь остро и столь явственно именно потому что является жрицей и потому понять ее на самом деле может только жрец. Реджина задумчиво отмечает про себя, что завтра следует навестить Милдрит. Уж она-то точно знала, что сказать и что посоветовать, она могла почувствовать то, что ощущала ее воспитанница, она могла сказать, стоит ли чего-то опасаться. В конечном счете, именно она была той, кто имел у себя в храме бесчисленное множество спакун, каждая из которых должна была предвидеть нечто подобное, если только оно было правдой. Да, такой выход подходил ситуации и самой Реджине в полной мере и очевидно, что лишь невероятная усталость не заставила ее подумать об этом. Не следовало тревожить Кайдена этими глупостями, не следовало пугать детей. Больше ни слова о кошмарах и бессонных ночах. Они проведут здесь время так, как проводили обыкновенно. В конечном счете, ничто не могло отменить того, как сильно Реджина скучала по мужчине и как сильно она ждала его возвращения вместе с детьми. В конечном счете, ей и впрямь было многим спокойнее, когда Кайден, а не няньки проводил время с малышами и ждал ее дома. Пусть так и остается. Не зачем лишать покоя еще и его.
- Да, конечно, - она гладит его по щекам, едва заметно улыбаясь и устало глядя ему в глаза, - Ты прав, - Реджина рада, что он рядом теперь и она поднимается на ноги, когда он зовет и даже не сопротивляется, когда отрывает ее от земли. Женщина обнимает Кайдена за шею и прикрывает глаза, мягко целуя его в скулу.
В спальне тепло и теперь ведьме это нравится. Она мерзнет все время, но слуги постарались на славу. Корбу зевает, начиная снимать платье, жестом прогоняя прислугу, потому что сейчас не желает никого видеть и ничьей помощи. Их двоих здесь было вполне достаточно.
- Не надо, Кай, я сама, - тихонько произносит Реджина, но она не в силах теперь сопротивляться, потому что чувствует себя слишком усталой и лишь помогает мужчине себя переодеть. Прохладная вода для умывания, Корбу собирает волосы в хвост и ложится в постель, устраиваясь поудобнее. Она льнет к теплу мужа и обнимает его, гладя в задумчивости.
- Да, да. Конечно, помню, - подтверждает она, кивая головой и поднимая глаза на Кайдена, - В моей комнате в главном храме. Завтра будем там и заберем, - обещает женщина. В ее покоях там было бесчисленное множество артефактов от самых мелких до самых значительных, но вещицы, которые сделал для нее Кайден занимали отдельную шкатулку, потому что были дороги сердцу. Та брошь вовсе не была исключением.
- Ты останешься хотя бы на несколько дней? Или дела Ордена вновь зовут? – интересуется ведьма без намека на давление. Ей непросто отпускать его каждый раз и эти периодические визиты раздражают своим непостоянством, но сделать Корбу ничего не может, потому что знает, насколько Кайдену важен остров, Орден и его драконы. Она уже давно старается не делать это причиной для размолвок, хотя тревоги детей тревожат и Реджину тоже.
- Может быть, заберешь детей ненадолго? Они давно просятся к Катрионе, Ригану и девочкам.

Реджина гордилась своими детьми. Всеми своими детьми, а их число выходило далеко за пределы тех малышей, что были кровью от ее крови. Каждый их успех Верховная воспринимала, как свой собственный, каждую проблему, как ту, которую надлежит помочь решить тотчас же, если станет очевидно, что кто-то не справляется. Она была хорошей матерью, или хотя бы старалась таковой быть и хотя время от времени в ее сторону отпускали беззлобные шутки о том, что ей надлежало бы стать жрицей матери Фригг, Реджина знала, что любовь Всеотца к своим детям была ничуть не меньше любви матери. Порой ведьме казалось, что те чувства, что она испытывает есть любовь Херьяна, проявленная через нее, потому что сама она уже давно не могла отличить волю Всеотца от своей собственной и это пугало. А порой ей казалось, что она жива до сих пор лишь потому что дети даны ей в испытание, быть может, самое сложное из тех, что ей предстояло пройти: выбрать между своим мирским нутром и привязанностями и своей жреческой сутью. Если так оно и было, то Корбу готова была признать, что этот выбор ей не по силам. Быть может, лет пять назад, а может, и в самом начале пути, но только не теперь, когда у нее есть Роланд, Адора и Айден. Она бы предпочла умереть, но не выбирать между Всеотцом, чьей частью являлась и который был смыслом и сутью ее существования и своей семьей – единственным, что до сих пор делало ее человеком.
Взгляды Кайдена на этот вопрос, однако, были куда более оптимистичными. Он считал, что если бы Всеотец хотел их наказать, ни за что бы не подарил им детей, а сами они уже были бы мертвы. Каждый раз он убеждал Реджину, что она бы непременно почувствовала гнев своего покровителя, непременно узнала бы о его недовольстве и нерасположении. Но ведьма знала, что худшее из всех наказаний, что ее Бог мог подарить ей – молчание. Не зная его воли, не слыша его голоса, не чувствуя его сущности, она бы непременно умерла, задохнулась, в одночасье лишилась бы сил. Но Херьян не оставлял ее. Она чувствовала его и по сей день и хотя он никак не давал понять своего отношения к ее нарушению жреческих заветов, Корбу смела надеяться, что в этом случае Кайден прав. В противном случае, последствия могли быть несравнимыми ни с одним кошмаром из тех, что она видела в ночи.
То, что происходило с ведьмой теперь, не было волей Всеотца: она это знала. Связь их по-прежнему была сильна, ибо никогда Корбу не пренебрегала своим долгом в угоду другим занятиям и была одной из самых верных дочерей Херьяна. Эти кошмары не были ни его волей, ни его наказанием, ни посланными им видениями. Эти кошмары были чем-то другим и Реджина пока не могла понять, чем именно. Но она нутром чувствовала, что время поиска ответа истекает и либо она найдет его в ближайшие дни, либо будет уже поздно. Она теряла контроль не только над ситуацией, но и над собой, собственными силами. Это ставило под угрозу Авалон, других жрецов, ее семью и ее детей. Всех ее детей. Ставило под угрозу Кайдена. Ставило под угрозу брата. Все прочее Реджину не волновало, потому что если ей не будет нужды волноваться за близких, с остальным она разберется. Покуда Всеотец с ней, иначе и быть не может.
- Всех детей, Кайден, - добавляет Реджина, прикрывая глаза, - Племянников тоже. И оставь их у себя до тех самых пор, пока… - она осторожно выбирает слова, потому что чуть было не озвучила «пока угроза не минует». Хотя Корбу даже не знала, о какой именно угрозе идет речь и существует ли эта угроза. Разум ее погружался во тьму, контроль становился все меньше, но было ли это связано с последствиями черной магии, наступившими так скоро, или с чем-то другим ведьма не имела никакого понятия. Она знала наверняка одно: если с ней что-то не так – дети в опасности. А значит, им надлежало быть так далеко от Авалона, как будет для них безопасно.
- Пока я не приду в себя, - женщина улыбается и целует Кайдена в щеку. Она не без удовольствия слушает о его размышлениях о детях и размышления эти вызывают на губах Реджины невольную улыбку. Сердце ее сжимается от тревоги и тоски, но она ничем не дает понять, что чувствует, потому что не хочет вмешивать в происходящее еще и Аркелла. Да, Корбу знала, что он готов будет разделить любую ее участь, она знала, что Катриона сделает все, чтобы помочь, а многие на Драконьем острове будут за нее переживать. Но единственное, чего женщина желала: чтобы все были от Авалона так далеко, как позволяет ситуация, пока она с этим не разберется.
- Если Богам будет угодно, увидим и их замужество, и их детей, - Реджина улыбается, хотя судьба девочек уже не единожды становилась предметом оживленной дискуссии между Верховной и Маршалом. Корбу утверждала, что они выйдут замуж только по любви, Кайден говорил, что любви той может не случиться вовсе, потому что будущие рыцари Ордена сосредотачивались на долге, а не на чувствах. И что же теперь? Девочкам оставаться незамужними до конца своих дней? Корбу все равно настаивала, что дочери выйдут замуж только когда сами изъявят желание, или, по крайней мере, будут согласны на брак. Принуждать их она ни за что не станет и костьми ляжет, но не даст сломать судьбы девочек нежеланным браком. Разговоры эти могли продолжаться долго, но сейчас Реджине недосуг их начинать. Она вообще не особенно расположена к разговорам.
- Кажется, ты был прав, - уже тише говорит женщина, устраиваясь поудобнее и сладко зевая, - Рядом с тобой кошмары отступают, уже хочется спать, - короткая улыбка и Корбу натягивает одеяло, прикрывая глаза. Засыпая, она убеждена в том, что сегодня ее ничто не потревожит.
Убеждение это, однако, оказывается ошибочным.
Ей снится бескрайнее синее море. Реджина стоит на корабле, ветер дует ей в лицо и одним рывком заставляет заколку выпасть из волос. Время тотчас же замедляется и Корбу как-то растерянно глядит на то, как деревянная заколка, давний подарок брата, взмывает в воздух, а затем с чудовищным треском касается палубы. Доски корабля в одночасье ломаются, заставляя Реджину закрыть уши из-за шума, что они производят. Корабль начинает тонуть и Реджина чувствует, как ее накрывает паника. Но стоит ей опустить взгляд вниз и она видит по ногами не море, но самую настоящую бездну, что тянет к ней свои черные лапы, готовясь поглотить целиком.
- Нечем дышать, - она садится на кровати, сжимая горло руками, и жадно хватает воздух губами, силясь отдышаться. Получается не сразу, но получается. Ведьма закрывает глаза, делая глубокие вдохи, и проводит рукой по волосам. Заколки там нет. Она лежит на прикроватном столике совсем рядом.

Сердце колотится с оглушительной силой, Реджина дрожит в объятиях Кайдена, силясь отдышаться и прийти в себя. В ночной темноте ей кажется, что происходящее есть продолжение кошмара, так что она поворачивается к мужчине с тем, чтобы убедиться, что это на самом деле он. И это действительно Аркелл, его взгляд и тревогу в этом взгляде она узнает в первое же мгновение и лишь тогда прижимается к нему, давая себе время прийти в себя и сбросить пелену этого бесконечного кошмара. Женщина не чувствует страха в привычном смысле слова, скорее ощущает недоумение. Что происходит? Что происходит, что она не может победить какие-то ночные кошмары? Чужая порча, чужое злое колдовство? Корбу распознавала его на себе в мгновение ока, да и не находилось таких смельчаков, которые бы решились применять к ней злое колдовство с тех пор, как она стала Верховной, а это без малого уже восемь лет. Реджина и не помнила, когда в последний раз ставила себе защиту, полностью полагаясь на собственные силы и волю Херьяна. Она убеждена, что будь на ней что-то, ощутила бы это в мгновение ока. Ей невдомек, что черная магия столь сильно проникла под кожу, что соприкосновение с чужой черной магией не столь уж очевидно. По правде говоря, ей вообще кажется невероятным, чтобы кто-то решился воздействовать на нее магически. Да, пожалуй, у Корбу было очень высокое самомнение, но она убеждена была, что не найдется теперь такого человека, который решился бы против нее колдовать и тем самым рыть себе могилу. На любое чужое воздействие она могла ответить тысячекратно и тот, кто решился бы противостоять ей, пожалел бы об этом в одночасье. Самоубийц на острове не было. А за его пределами? Проклятия с континентов едва ли могли до нее долетать. Так что же это, Хель побери, такое? Реджина хмурится в своих размышлениях, ощущая как по крови, разносится гнев.
- Под ногами разверзлась пропасть и поглотила меня. Все твари девяти миров были там. И тьма была бесконечной, Кай. Если это то, что ждет каждого черного колдуна после смерти, то я должна найти способ никогда не умирать, - она смотрит в одну точку, говоря это, а голос Реджины дрогнет не единожды, прежде чем она замолкнет. Предупреждал ли ее Херьян о том, что станет с нею, если она не перестанет практиковать черную магию? Но почему сейчас? Ведь возврата все равно не было. Пути назад не существовало. Она не сможет заниматься обычным колдовством даже если будет очень сильно стараться. Забросить магию совсем? Это убьет ее раньше, чем можно было ожидать. Тогда, что это было? Последствия черной магии? Она перестала справляться со своим колдовством? Корбу не знает. И это пугает ее больше всего на свете, потому что привычно, у нее есть ответы на все вопросы. Но на этот нет. Не существовало на Авалоне и на континенте черного колдуна сильнее, чем она, а значит, никто не заходил так далеко и в этом ей придется стать первопроходцем. А еще выжить. Потому что как бы глубоко под кожу ни проникла ей черная магия, она не позволит ей себя погубить. Реджина отдала колдовству половину своей души и всю свою жизнь. Это была несоизмеримо высокая цена за власть над запретной магией. Цену выше она платить не станет и не найдется ни одной твари во всех девяти мирах, которая заставит ее это сделать.
- Они не смогут меня забрать, - обнимая Кайдена, шепчет Реджина, - Я боролась столько лет. Я знаю, как это делать, лучше других. Я им не позволю, клянусь тебе, Кайден.

Она задумчиво смотрит в окно и щурится от лучей солнца, что бьют в глаза. Корбу залпом выпивает темно-зеленую жидкость из склянки и морщится от вкуса. Зелье бодрости на Авалоне так и не научились делать приятным по вкусу, но оно работает и Реджина чувствует себя уже намного лучше, чем прежде. Вот только сколько таких зелий она сможет выпить перед тем, как отсутствие сна начнет сводить ее с ума? Меньше, чем ведьма ожидает.
- Мамочка! – звонкий голосок Адоры заставляет Реджину вздрогнуть и развернуться к дочке, что, спотыкаясь, подбегает к ней с двумя платьями в руках, - Как думаешь, какое из них взять на Драконий остров? Какой цвет больше порадует папу и тетю Кэт? – задумчиво спрашивает девочка, глядя на мать. Непонятно, почему она вообще занимается собственными сборами, но сейчас Реджина не готова разбираться с няньками.
- Тот, который нравится тебе больше, милая, - с улыбкой говорит Реджина, опускаясь рядом с дочкой на колени.
- Мне нравятся оба! – решительно заявляет малышка, кивая головой.
- Тогда, тебе стоит взять два, - отвечает ведьма и, не отрываясь от диалога с дочкой, ловит за руку младшего сына, который размахивает своим деревянным мечом во все стороны, активно изображая бой с невидимым противником.
- Ну, м-а-а-м! – тянет мальчик, глядя на мать с укоризной за то, что она не дает ему поиграть, хотя они уже позавтракали и вели себя очень-очень-очень хорошо.
- Кайден, - уверенно обращается женщина к сыну, когда понимает, что немного ошиблась с именем, - То есть, Айден, милый, прошу тебя: хватит бегать по дому. Собирайся. Корабль до драконьего острова ждать не будет и он отплывает уже вечером, - она убедительно смотрит сыну в глаза и мальчик кивает, прежде чем убежать в свою комнату. Реджина же вновь переводит взгляд на Адору, чем-то огорченную.
- Почему ты не поедешь с нами, мама? Я буду очень скучать, - она смотрит на мать и Корбу улыбается малышке, обнимая ее и гладя по копне длинных темных волос.
- Я закончу дела и приеду, - ласково говорит ведьма и так убедительно, что Адора сразу веселеет. Увы, Корбу не может быть в этом уверена. Никто не может, - А ты встретишься с Риганом и близняшками, покатаешься на их драконах, сходишь в корпус Ордена, да еще и переживешь целое морское путешествие. Разве не здорово? – Реджина улыбается, глядя на то, как загораются глазки дочери. Она ничем не хочет беспокоить детей. Пусть они проведут время на острове и все будет в полном порядке. А потом она сама заберет их, ради их же блага.
- Обещай, что приедешь совсем скоро, - просит Адора, сжимая ладошками руки матери.
- Обещаю, мое солнышко, - она гладит малышку по волосам и отправляет ее собираться.
Задумчивым и собранным оказывается только Роланд. Он тих, молчалив и сидит в общей зале на скамье, о чем-то задумавшись. Реджина садится рядом и обнимает его одной рукой и мальчик прижимается к боку матери, ища ее ласки и тепла.
- Что-то плохое происходит, да? – спрашивает он совсем тихо, поднимая глаза на мать. От этого взгляда у Реджины ком встает в горле и она проглатывает его, вымучивая из себя улыбку, не желая беспокоить старшего сына своими тревогами.
- Глупости, - весело говорит она, гладя мальчика по светлым волосам и улыбаясь в ответ на его вопросительный взгляд, - Вы просто поедете на Драконий остров, увидитесь с братом и сестрами, кузенами и кузинами, весело проведете время, покатаетесь на драконах. За вами присмотрит Риган и Беатрис, а еще близняшки. Здорово будет, мой птенчик, - обещает Реджина, гладя мальчика по светлым волосам.
- Можно я с тобой останусь? – тихонько спрашивает Роланд, не слишком воодушевленный таким объяснением и лишь сильнее жмущийся к матери.
- Как же так, милый? – наклоняясь к сыну, спрашивает Корбу, - Как же я могу отпустить Адору и Айдена без тебя? Они ведь еще совсем маленькие и испугаются морского путешествия, если ты с ними не поедешь. А кто за ними присмотрит? Да, старшие будут за вами смотреть, но ведь ты один подмечаешь все их шалости и баловство, разве нет? – удивленно и очень убедительно вещает Корбу, глядя на Роланда и уже придумывая еще аргументы. Но мальчик, наконец, улыбается и гордо кивает головой.
- Да! Я всегда знаю, где Адора прячет сладости, хотя нам запрещают брать их в комнату с ужина и куда Айден сбегает вместо уроков Эргерундского! – довольный собой Роланд смотрит матери в глаза и Реджина тоже улыбается.
- Только приезжай скорее, мам, - тихонько просит он, вдруг став серьезным.
- Обещаю, малыш, - кивает Реджина, слыша, как открывается дверь и следом слышится топот многих ног. В дом заходят племянники вместе с Кайденом, и Корбу поднимается на ноги с тем, чтобы обнять их, как только они подойдут. Аркелл прав. Они слишком быстро росли и Реджина успевает вспомнить каждого из них еще совсем ребенком. А теперь средний из племянников уже подхватывает Роланда на руки, близнецы спорят о том, какое лучше заклинание использовать на успешную дорогу, Беатрис мягко улыбается тетке,  заставляя ее отметить, как расцвела старшая из племянниц. Дом наполняется шумом, детским смехом, потому что старшие начинают играть с младшими и хохот стоит такой, что разносится по всем коридорам. Реджина рада и она тоже улыбается, узнавая об успехах племянников, давая им наставления и советы и прося позаботиться о младших, пока они будут на Драконьем острове.
- Кажется, у меня начинает звенеть в ушах, - смеется Корбу, подойдя к Кайдену и обняв его, - Надеюсь, Драконий остров выдержит напор этой компании.

Последние события, без сомнения, потрясли Авалон. Реджина узнала о них едва ли не первой, но ее состояние не позволило ей принять непосредственное участие в происходящем, да и как утверждал брат, в этом не было никакой нужды. Корабли не могли быть сожжены драконами и их всадниками. Точки. Корбу была полностью согласна с мнением брата, но при разговоре в палантире настояла на том, что обсудить ситуацию с Катрионой и Кайденом не мешало бы. Гэбриэл, впрочем, был больше озабочен состоянием сестры, потому что ему уже доложили, что предыдущей ночью ее рвало землей, что было абсурдно по своей сути, но весьма устрашающе для любого, кто видел это со стороны. Особенно для того, кто не являлся колдуном. То есть, для Кайдена и для детей. Благо, что последние не застали мать в таком состоянии. Она не хотела бы, чтобы они видели ее такой. Она не хотела, чтобы они тревожились. Она не хотела, чтобы они страдали за ее ошибки. А в том, что происходящее есть следствие не какого-то проклятия, или чужой злой воли, Реджина была уверена. Нет, дело было совсем в другом. В ее ошибках. В ее неправильном выборе. В ее черном колдовстве, которое и раньше сжирало ее изнутри, но стальная воля давала со временем подавлять всю тяжесть последствий черномагической практики. О, Реджина знала о том, что так будет. Так бывало даже с колдунами древности, просто намного, намного позднее. Они утрачивали человечность, они теряли жизненную силу, они умирали в страшных мучениях, или становились живыми трупами с виду и осколки жизни брезжили в них только благодаря воле Богов, которые словно в назидание не давали им умереть. Нет, Корбу не отвергала этого, Корбу не надеялась этого избежать. Но она чертовски сильно боялась, что в этот раз не справится. И если раньше ей было все равно, потому что терять было нечего, то теперь она не могла уйти вот так просто, пока ее дети не повзрослели, пока ее племянники не были готовы править Авалоном, пока в волосах Кайдена, Катрионы, Гэбриэла и многих других, кого женщина считала своей семьей, не засеребрились седые пряди. Она отчаянно хваталась за жизнь, она вгрызалась в каждый новый день и в каждую новую ночь и лгала Кайдену, что все хорошо и ей уже лучше. Но ей становилось все хуже и хуже с каждым днем. Корбу возносила хвалы Херьяну и сражалась со своей болезнью каждый новый день, она отправляла культ Всеотца в главном храме, но если раньше это давало ей силы, чтобы сметать с пути города, то теперь это лишь поддерживало в ней пламя жизни. Да, все еще пламя, а не искру, потому что жить Реджина хотела так сильно, как никто другой. И пока в ней была сильна эта жажда жизни, никакие последствия ее выбора не смогут ее одолеть. Она поклялась себе в этом и она делала все возможное, чтобы сдержать свое слово, даже когда казалось, что жилы ее наматывают на стальной прут, а кости дробят по одной. Это была жестокая расплата, но дар такой силы, как у нее, рано или поздно потребовал бы ее и Корбу прекрасно это знала, задолго до того, как достигла такого состояния. Что ж. У нее оставался только один вариант из двух: или бороться, или сдаться и опустить руки, позволив черной магии сожрать себя целиком. Для Реджины этого выбора не существовало никогда. Она всегда выбирала бой позорному бегству и редко признавала даже просто тактическое отступление.
- Мне уже намного лучше, - она улыбается, глядя Каю в глаза и от этой лжи ни единый мускул на лице Верховной не дрогнул. Ведьма не хочет, чтобы он волновался. Особенно теперь, когда ситуация такая шаткая, а ему еще предстоит отвезти детей подальше от этого безумия и от нее самой. Страх причинить детям вред преследовал Реджину с самого первого дня. Она бы не смогла этого пережить. Хотя Корбу защитила их так сильно, что не была уверена в том, что сможет пробить собственную же защитную магию, она все равно тревожилась. И для этого у нее были абсолютно все основания. Ведь такого она еще никогда не переживала и еще никогда не заходила так далеко, чтобы полагать, будто в самом деле может с этим не справиться. Это даже казалось легким безумием. Впрочем, Корбу не отрицала, что все происходящее притупляет реакции, заставляет ее нервничать, терять контроль, то есть, на самом деле сводит с ума. Стоило ли удивляться чему-то еще после этого? Едва ли.
- Не торопись. Сделай все, чтобы детям было комфортно и они были в безопасности. Из-за всей этой ситуации с нападением на корабли, отношения между островами могут здорово накалиться. И я не хочу, чтобы наши дети пострадали из-за этого. Прошу, - она знала, что озвучивает то, что он знал не хуже, но Реджина нуждалась в том, чтобы услышать от него, что дети будут в порядке, что бы ни случилось. С Авалоном. С Драконьим островом. С нею самой. Дети должны быть в порядке. Они были будущим этих островов и их добрых отношений. Реджина не хотела и ни за что бы не допустила, чтобы с ними случилось что-то дурное. Только не теперь.
- Спасибо, - она улыбается Кайдену и кивает, надевая перстень на указательный палец. Ей кажется, что это не поможет, потому что ничто не помогало. Но она не хочет быть неблагодарной к подарку Кайдена. Она всегда принимала каждый из его даров с благодарностью, почтением и вниманием. Дело было не в значимости и эффективности такого подарка. Только в уважении и любви.
- Я не буду снимать его. Уверена, уже сегодня просплю, точно младенец, - Реджина целует мужчину в уголок губ, но смотрит на него все еще с беспокойством. То, о чем говорил он, тревожило и саму Корбу. Но точно не так, как Кайдена. Потому что единственное, в чем ведьма готова была поклясться: не найдется такой силы, что прервет дружеские отношения Авалона и Драконьего острова. Они были нужны друг другу. Раньше. Но особенно теперь. И ничто не встанет между этой дружбой. Корбу этого не допустит.
- Не найдется на земле такой силы, которая сломит волю моего брата. И не найдется на земле такого коварства, которое разорвет узы дружбы между нашими островами. Понятия не имею, что именно произошло, но я верю тебе и твоим всадникам. И верю, что вы ни при чем. Я бы могла попробовать доказать это, но силы сейчас, увы, не те, - она несмешливо разводит руками, а затем тихонько смеется, - Но не тревожься об этом. Есть тысячи объяснений тому, почему обломки корабля оказались выжженными – от контрабанды «дикого огня», что производит сумасшедший жрец в башне Ретеля до магических новобранцев и их продолжительного баловства на корабле. Кто-то видел драконов? Можно подумать, что в драконьем проливе это большая редкость, - она коротко усмехается и пожимает плечами.
- Что бы ни было, Кай, мы разберемся и справимся с этим. Я сейчас не в форме, но мои жрецы… Да, они найдут способ помочь вам и мне, обещаю. Сегодня же займусь этим, - но состояние ее подсказывало, что не сегодня. Быть может, даже не завтра. А еще явственнее подсказывало, что нужно ехать в Асхейм. В обители предков, рядом с братом ей нечего будет страшиться.